Женька Акимычев, молодой мужчина, весь в поту бестолково метался по просторному бабушкиному дому, запихивая в большую дорожную сумку вещи. За переборкой в тёмной спаленке на высокой кровати с периной стонала, переходя на вой, его жена Даша, которой вдруг приспичило родить их первенца почти на три недели раньше положенного срока. Прислушиваясь то к стонам, то к шуму дождя за окном, Женька корил себя за то, что поддался на уговоры жены. Дашка была девушкой упёртой, такую не переспоришь.
«Поехали к бабуле, воздухом подышим, от города отдохнём» — твердила она несколько дней подряд.
В конце концов Женька плюнул и попросил тестя увезти их в деревню на внедорожнике, на своей капризной иномарке Женька ехать побаивался. Тесть, тоже поворчав на упрямую дочь, всё же увёз молодых за пятьдесят километров от города в эту деревню и оставил, пообещав забрать через два дня. И первой же ночью у Дашки начались схватки.
Женька, позвонив в «Скорую», выматерился про себя, когда услышал, что машина может выехать к ним в течение сорока минут. Деревня, где жила бабуля, была малолюдной — всего-то с десяток жилых домов. Да плюс дачники держали здесь домов восемь. У троих аборигенов был даже личный транспорт, но Женька сомневался, что кто-то согласится пилить в больницу среди ночи по такой погоде, словно небеса разверзлись, как на зло. Да ещё и выходные, наверняка мужики — водители приняли на грудь рюмку-другую.
«Беги, Женёк, к Лёвке Золотарёву» — прервала его мысли бабуля: «Этот не откажет, свёзёт вас в город. Давай, поторапливайся. Накинь дедов плащ, да и побегай.
Крайний дом у бывшей фермы, не ошибёшься. Там ещё фонарь на столбе горит».
Женька, не особо надеясь на успех, снял с гвоздя в коридоре большой плащ покойного деда, в котором тот любил ходить на рыбалку, и выбежал в апрельскую дождливую ночь.
Дом Золотарёвых и правда был виден издалека, стоял он на пригорке, освещаясь единственным на всю деревню фонарём. Постучав в крайнее окно, Женька из — под объёмного капюшона смотрел на дверь.
Вскоре на терраске зажёгся свет, дверь распахнулась, в проём выглянул бородатый мужчина в исподнем, спросил: «Чего барабанишь?»
Женька, извиняясь на каждом слове, торопясь и сбиваясь, объяснил, зачем разбудил людей в такое позднее время. Бородач кивнул и скрылся в доме.
В одном из окон загорелся свет. Минуты через три-четыре это окно погасло. Вышел хозяин, облачённый в камуфляжный костюм. Махнув Женьке, чтобы следовал за ним, направился к гаражу, что стоял метрах в пятнадцати поодаль. Повозившись немного с замком, распахнул двери, включил свет. В гараже стоял видавший виды УАЗик. Пока машина прогревалась, мужчина закурил. Предложил сигарету и Женьке, тот отказался. Пожав плечами, хозяин убрал пачку.
Закрыв гараж, поехали к дому бабули. Дашка уже ждала их на крыльце, рядом стояла бабуля с сумкой в руках. Погрузились и отправились по скользкой дороге, освещаемой лишь светом фар, в город.
Добрались быстро, водитель знал эту просёлочную дорогу как свои пять пальцев. Даже не особо и потряслись по ухабам. Сдав Дашку в приёмный покой, Женька сел, было, тут же на скамейку, рассчитывая дождаться известия о рождении сына прямо в больнице. Но медсестра отправила его восвояси — нечего, мол, торчать здесь, мешать людям работать.
Женька вышел на крыльцо больницы и удивился, увидев УАЗик дядьки Лёвы. В суматохе без пяти минут отец даже и не подумал, что бабулин односельчанин будет его ждать. Тем не менее, Золотарёв остался. Женька сел на пассажирское сидение рядом с водителем, вздохнул.
«Да не дрейфь» — одобряюще произнёс дядька Лёва: "Не ты первый, не ты последний. Дождёшься своего сына, погоди немного. Я тоже когда — то своего ждал.
Теперь вон какой вымахал! Да и девки две взрослые уже. Хочешь, поспи вон сзади, домой — то ведь не поедешь, знаю.
«Спасибо, дядь Лёв» — устало произнёс Женька: «Но я лучше уж с Вами посижу».
«Ты это брось выкать — то, давай уж на «ты» — усмехнулся Золотарёв: „Чай, не начальник я какой, по — простому привык“.
Женька кивнул. Помолчали.
Дядя Лёва закурил, открыв дверь машины со своей стороны, спросил: „Чего вас в такую пору в деревню-то понесло?“
Женька махнул рукой: „Да ну, дядь Лёв, разве не говорили ей? Да ведь думала, что ещё походит“.
Снова помолчали.
Потом Женька задал вопрос, который вертелся на языке уже давно: „Слушай, дядь Лёв, а почему ты нас повёз, а? Ведь не из-за денег же? Хотя, конечно, я заплачу, ты не думай“.
„Да не возьму я твои деньги, парень“ — поморщился мужчина: „Тебе помощь потребовалась — я помог. Потом кому другому потребуется — ты поможешь. Ну, а не поможешь — так уж это твоё дело. Я никому не отказываю. Не хочу, чтобы меня недобрым словом поминали, как на том свете окажусь“.
„Ну, это ты сказанул: на том свете“ — засмеялся Женька: „Рано тебе ещё о смерти — то думать“.
„Ох, Женёк, Женёк“ — задумчиво протянул Золотарёв. — О ней никогда не рано думать. Она с каждым рядом ходит да посматривает: не прихватить ли с собой?
Время у нас с тобой есть, ежели хочешь, расскажу я тебе, как я с безносой — то познакомился».
Женька кивнул, рассчитывая услышать забавную байку. Но серьёзный вид собеседника заставил его настроиться на иной лад.
Положив руки на руль, изредка поглаживая его, Золотарёв начал свой рассказ: «Я ведь, Женёк, из здешних мест. И родители мои здесь жили, как раз в этом самом доме, где сейчас я живу. А я, как школу закончил, была в нашей деревне раньше школа, да в армии отслужил, так в город и подался. Там возможностей больше, Так я думал.
Возможностей и правда много было. Деньги тогда легко давались. Большие деньги, не знаю, помнишь ты или нет? Хотя, конечно, откуда ты можешь помнить.
В начале девяностых все в коммерцию ударились. А над коммерсантами, значит, рэкетиры стояли. Вот я в рэкет и пошёл. Крепкий парнишка был, да и по характеру дерзкий, самое оно для этого дела.
Чем занимались? Дань с коммерсов собирали. Они нам, вроде как, за «крышу» платили. Ну, а если кто платить не хотел, прессовали таких. И до убийств дело доходило. Нет, самому мне не пришлось ни разу человека жизни лишить, Господь отводил, видно. А сотоварищи мои многие руки кровью запачкали.
На широкую ногу жили, одним днём. Да. Ну, и наших полегло немало. Кто в перестрелках, кто от наркоты загнулся. А мне всегда везло, так я думал. До поры до времени думал.
Любили мы на рыбалку по выходным, когда никаких срочных дел не наклёвывалось, ездить. Облюбовали тут деревеньку одну тихую. Компания подобралась весёлая, я да ещё трое ребят, все молодые, неженатые. Больше -то, конечно, пили, чем рыбачили, да по банкам стреляли.
Ну вот, значит. В деревне той я с девчонкой познакомился, с Аней. Ух, Женёк, и красавица была! Коса ниже пояса, лицо, фигура, всё при ней. Раза два в месяц мы приезжали, я с ней и встречался.
Приехали мы на рыбалку в очередной раз, разложились. Смотрю, идёт к нам мужичок. Сморчок сморчком. Спрашивает, кто, мол, здесь Лев Золотарёв?
Отвечаю: «Я Золотарев. Чего надо?».
Он в сторонку меня отводит и говорит, что, мол, он отец Ани. И сообщает, значит, что она беременная. От меня. Жениться, мол, я должен.
Я, Женёк, про это дело и не думал даже. Много разных девчонок у меня было, неделю с одной, месяц с другой. Какая женитьба?
Рассмеялся я в лицо этому мужичку, спрашиваю: «Что, дядя, денег срубить захотел? На тебе денег!» — и швырнул ему в лицо пачку американских долларов.
А он так это посмотрел на меня, словно в душу заглянул, говорит тихо — тихо, как сам себе: «Что ж вы за люди — то такие? Как же вы смерти — то не боитесь? Она ведь с каждого спросит» — пошёл в сторону деревни и денег не взял.
Странно мне тогда это показалось, от денег человек отказался, совсем чокнутый.
Пили мы в тот раз много, парни меня подкалывали всё: «Папаша будущий».
А я почему — то вспоминал слова мужичка про смерть.
В понедельник поутру, проспавшись, поехали мы назад. Выезжаем из деревни, смотрю на остановке женщина стоит. Высокая, в черном длинном плаще с капюшоном. И смотрит на меня. Прямо в глаза мне. Я аккурат на этом месте сидел, где ты сейчас, рядом с водителем. Она так это голову — то поворачивает вслед машине и всё смотрит.
Мне не по себе стало, говорю ребятам: «Странная какая -то тётка, на остановке стоит, на смерть похожа».
Те встрепенулись: «Где?» — спрашивают.
Оборачиваюсь, а на остановке-то пусто, думаю: «Привиделось, что ли?»
Дальше едем. Снова остановка. И снова та женщина.
Я ребятам кричу: «Смотрите! вон она!»
А они не видят никого. Смеются, говорят, мол, не проспался я, не протрезвел, раз тётки разные мне мерещатся. Ржут надо мной. А меня аж в жар бросило, в груди зажгло. Расстегнул я ворот, грудь оголил, рука на крестик наткнулась. Зачем я носил его, и сам не знал тогда. Мне этот крестик, Женёк, Аня подарила.
Ну, а я вроде как для смеха и надел, да и не снимал больше.
Держу крестик, а сам думаю: «Что за бред? С чего вдруг у меня галлюцинации — то? Вроде, трезвый давно».
Едем дальше. Музыка на полную орёт, парни ржут. Впереди поворот нехороший, дорога петляет. Там не раз аварии случались. Ну вот, значит, метров сто до этого поворота оставалось, а мы на хорошей такой скорости идём, любили погонять — то.
Смотрю бежит. По обочине, параллельно с машиной, бежит эта женщина в чёрном! На пацанов поглядел, а те ничего не видят. Что за бред?! А она бежит, к машине приблизилась уже, в окно заглядывает, на меня смотрит.
И понял я, что за мной она бежит, сейчас конец мне придёт, думаю: «Как так — то?! Я и пожить не успел путём, ничего после себя не оставил, а родители без меня как жить будут? Каково им будет хоронить единственного сына?» — а сам крестик сжимаю все сильнее, смотрю этой в чёрном прямо в лицо, только нет там лица. Пустота.
Как в поворот входить стали, откуда ни возьмись трактор нарисовался впереди. Успел я только заметить, что мужичок — тракторист, у телеги копошится. И тётка эта стоит уже посреди дороги. Потом удар, грохот, скрежет. И тишина.
Один я выжил, Женёк. Не за мной, видно, безносая приходила. Или пожалела меня просто. Или Анин крестик спас. Когда меня из машины достали, мужики понять не могли. Как так, машина в гармошку сложилась, металл рваный кругом, а на мне ни царапины.
Как ребят похоронили, поехал я снова в ту деревню. С Аней встретился. У родителей её руки попросил. Поженились мы, сын родился. Потом две дочери. В городе сначала жили, пока дети школу не закончили. Потом в деревню перебрались, в родительский дом.
Не стал я после того случая праведником, конечно, Женёк. Грехов и сейчас полно. Но одно знаю точно, зла людям делать нельзя. Негоже с собой на тот свет такой багаж тяжёлый тащить. Смерть рядом ходит. В любой момент прихватить может».
Замолчал Золотарёв. Закурил. Женька молчал тоже. Рассказ дяди Лёвы произвёл на него странное впечатление, С одной стороны, он больше походил на какую — то не особо правдивую легенду. С другой, сразу верилось в то, что поведал собеседник.
Женькины размышления прервал телефонный звонок. Звонила Дашка. Сын! У них родился сын! Женька прослезился. Золотарёв похлопал его по плечу, вроде как, поздравил.
Уже дома, у бабули, проваливаясь в сон, Женька подумал: "Он обязательно расскажет эту историю своему сыну, когда тот вырастет. Чтобы знал, что по жизни лучше шагать с багажом из добрых дел. Чтобы не застала безносая врасплох.
