Выглядит баба Женя замечательно и годам не сдается, а на вопросы о возрасте отвечает просто:
– Живу давно, но жизнь не надоела, и не люблю, когда годы мои пересчитывают.
Дочь утверждает, что по документам ей 94. Сама же бабка ни дочери, ни документам не верит и считает, что метрики выписывала такая же бестолочь, как и дочка Танька, всё в них перепутала и лет ей ровно 85. На доводы дочери, что и самой ей уже 72 года, бросает:
– Тебе, может быть, и 72, а может, и того больше, вся расплылась да заохалась, а мне 85 – и я ни на год не старше.
Дочь, безнадежно махнув рукой, попыталась было спор прекратить, но бабка Женя уже завелась и останавливаться не желает:
– И для чего только приезжаете сюда да приходите? С матерью разругаться да нервы мне потрепать. Вот, сердце опять закололо, а капли где, не знаю.
Дочь молча подала пузырек с валокордином.
– Я что, из бутылочки их пить буду? Навела бы да и подала нормально матери, так нет – сунет в руки: пей прямо из бутылки. Для чего я вас столько нарожала да вырастила? Сама не понимаю. Одиннадцать душ. Все живы-здоровы, в домах в крепких да в квартирах живут, а мать тут одна зимой с дровами, с колодцем да с печью управляйся. Никто не подумает о старухе да не позаботится.
Бабка положила пузырек с лекарством на место, решив, что сердце пока и без капель обойдется, присела на стул и стала наблюдать за дочерью. Татьяна складывала вещи в сумку с явным намерением покинуть «гостеприимный» родительский дом.
– И правильно, поезжай домой к себе. Славка-сосед за хлебом в поселок собирается, так попутно и тебя отвезет. Всё равно от тебя мне помощи никакой нет. Только хожу за тобой да прибираю. Анютку лучше пришли. Она хоть дорогу в баню расчистит да и баню вытопит.
Анюта, правнучка бабки Жени, – единственная, кто уживается с ней и кому бабка верит и доверяет, кого ждет и по кому искренне скучает. Живет Анюта с бабушкой в поселке в двух километрах от деревни, часто навещает прабабушку Женю, приносит продукты, помогает по хозяйству. Добрая и ласковая, она никогда не спорит со старушкой, да и бабке Жене рядом с правнучкой всегда радостно, хорошо и уютно.
Деревня, где всю жизнь живет старушка, протянулась вдоль оврага на два с лишним километра. В восьмидесятые годы она стала вдруг неперспективной, почти все жители устроились работать на образованное рядом военное предприятие и переехали в благоустроенные квартиры в новых домах, возведенных этим предприятием в поселке.
Перебралась в поселок и семья дочки, которая жила вместе с бабкой Женей. По событию этому бабка не горевала, даже рада была, что осталась одна, и предложение дочери переехать вместе с ними отвергла наотрез. Лето проводила вместе с внуками да правнуками, которых любила, но не баловала, а зиму коротала в одиночестве, радуясь лишь приходам любимицы своей Анюты.
В двухтысячные годы начался дачный бум. Земли и старые дома в деревне и окрест ее быстро раскупили. Застучали топоры, зазвенели пилы, деревня ожила и принарядилась. Ожила и повеселела и бабка Женя. Со всех сторон появились соседи, с которыми можно было перекинуться словечком, а иногда и с удовольствием поскандалить и всласть поругаться. Ругаться бабка Женя любила и по поводу, и без повода, просто так. Московская соседка Людмила Михайловна посадила малину, бабка тут как тут:
– Ты для чего посадила малину свою со стороны моего забора? Через год она полезет в мой огород. Убирай ее отсюда немедленно или сделай так, чтобы мой огород не пострадал.
Перерыв гору литературы по садоводству, соседка наняла рабочих и устроила со стороны бабкиного огорода стенку из металлических листов, вкопав их глубоко в землю. Едва дождавшись окончания работ, бабка закатила новый скандал:
– Выкапывай железо из земли. Ты перекрыла доступ влаги в мой огород. Погляди, какая скучная картошка стала, вся обвисла и не цветет.
– Так ведь еще ни у кого не цветет. Время еще не подошло, – попробовала урезонить скандалистку Людмила Михайловна.
– А ты меня не учи и время моей картошке не устанавливай. Октябрина нашлась, Ганечкина. Позаселялись тут со всех сторон, спасу от вас нет, морока одна с вами да неприятности. Железо выкопай и малину убери от моего огорода, иначе всё равно покоя не дам.
Наутро два таджика усердно трудились лопатами, доставали железо и выкапывали малину. Железо убрали за сарай, а малину хозяйка подарила соседям, здраво рассудив, что, где бы она ее ни посадила, бабка всё равно придумает, как к ней прицепиться.
Ближние соседи бабку Женю не любили, да и любовь их особо ей не нужна была, обходилась она без нее, привечала лишь молодого, красивого и веселого Алексея, строившего дом в бывшем верхнем совхозном поле. Привечала с намерением помочь правнучке с женихом хорошим. Беспокоилась за нее: девке 23-й год идет, а она о замужестве и не думает. Леша же парень видный и самостоятельный, в строительной фирме начальником работает, сам дом строит, на красивой машине ездит, да и выпившим его ни разу не видела.
Всё прознала о нем бабка Женя, всё проведала, и по всем статьям подходил он в женихи для правнучки. И себя уверила, что не случайно Леша строит дачу в их деревне, а по молитве ее Сам Господь прислал его сюда. Ведь каждый день молит она Всевышнего об устроении семейной жизни правнучки своей и просит послать суженого, именно такого: высокого, красивого да самостоятельного. Возрастом, правда, хотела помоложе, Леше-то уже 35 стукнуло, но что поделать, – и практично рассудила: «Пусть и постарше на двенадцать лет, зато нагулялся уж небось, присмирел и ума набрался, на сторону глядеть не будет».
Пару раз удалось бабке Жене Лешу на чай зазвать, когда Анюта у нее была. Сидели, разговаривали, шутили, но видела бабка, что любовь почему-то не склеивается, симпатичны они друг другу, но не более.
Проводив парня за калитку, приступала бабка к девчонке:
– Ну и что ты сидишь да хохочешь? Рот не закрывается, а говоришь всё не то, шуточки да смешинки. К парню по-другому приступать надо, по-серьезному. Он начальником работает, солидный, а у тебя всё шуточки да смех. Дура ты, Анька. Так и старой девой останешься. Я в твои- то годы уже двойню родила, бабку твою, тетеху, да сынка, деда Колю твоего двоюродного.
– Бабуленька ты моя любименькая, – обнимала бабку Аня, – старый он, Леша твой, хоть и хороший. Не хочу я замуж за старого выходить, за ровесника своего хочу, ну или чуть постарше меня. Как такой объявится, ты меня сразу же и зови. Вот уж тогда я совет твой и применю, приступлю к нему по-серьезному, не устоит он, влюбится в меня и замуж позовет. Тут уж мы с тобой не оплошаем. А сейчас мне пора, бабуленька.
Анюта звонко чмокала бабку в щеку и убегала.
– Ой, дура малохольная. Да разве же он старый? Вон какой ладный! Право слово, дура! – бросала она вслед сбежавшей девчонке и что-то добродушно ворчала, не теряя надежды на благополучный исход затеянного ею дела.
«Сезон дачный закончился, – размышляла бабка Женя, – всю зиму буду молиться, а весной, даст Бог, и образуется всё».
Стылой зимней ночью в дверь бабкиного дома громко постучали.
– Кого Бог послал в такое время? – недовольно проворчала она, засовывая ноги в валенки и набрасывая на плечи халат. В дверь забарабанили еще сильнее.
– Иду-иду! Не ломись так, а то дверь вышибешь, – прокричала бабка.
– Открывай быстрее, а то действительно дверь вышибу, – ответил грубый незнакомый мужской голос.
– Спаси Господи и помилуй, – прошептала бабка и перекрестилась.
Стук прекратился, за дверью ждали.
– Кто ты? И чего ломишься к старухе среди ночи? Я чужих ночью не пускаю.
– Нас пустишь, – послышалось в ответ. – Открывай, старая, а то хуже будет. И не вздумай никому звонить.
Звонить было нечем: мобильного телефона у нее не было, хоть и предлагали внуки много раз купить ей телефон, но бабка на предложения эти только сердилась:
– Всю жизнь без телефона жила, а на старости лет заведу. Пугать меня только будет, да и не разберусь я с ним.
Еще раз перекрестившись, она отперла дверь. В дом вошли трое мужчин. Двое старших прошли как хозяева, нагло, уверенно и бесцеремонно. Третий же сначала пропустил в дверь старушку, а потом прошел сам и, робко переминаясь с ноги на ногу, встал у двери.
Бесцеремонность старших рассердила бабку Женю, и она строго спросила:
– Ну и кто вы такие, гости нежданные? Зачем пожаловали? Если грабить пришли, то пенсия вот здесь в ящике. Забирайте и уходите. Серебра да золота у меня нет, не нажила.
– Ты, бабка, генерала-то из себя не строй, – отозвался старший, – пенсия нам твоя не нужна. Ученые мы, иконы старинные изучаем. Вот и до твоих очередь дошла, смотреть будем, а какие понравятся, с собой на экспертизу заберем. Ты, Тимоха, чего у дверей замер? – обратился он к младшему. – Иди снимай иконы да на столе раскладывай.
Бабка Женя посмотрела на Тимоху. Он испуганно и как-то затравленно глядел на нее, не решаясь исполнить приказание старшего. Что-то смутило старую, жалко ей стало парня, и она, не веря самой себе, подбодрила его:
– Не тушуйся, сынок, иди, снимай, только аккуратно… Смотри не урони и не разбей. Ну, давай, иди, – и сама проследовала за ним.
Он бережно снимал святые образа, а она так же бережно принимала их и укладывала на стол. «Ученые эксперты» с интересом наблюдали за работой. Когда все иконы оказались на столе, подошли к столу, достали из сумки небольшой прибор, похожий на фонарик, и направили луч на образ, которым благословляли родители ее на венчание. Икона «экспертам» понравилась, они завернули ее в висевшее у рукомойника полотенце, положили в сумку и направились к выходу, на прощание дав бабке добрый совет:
– Ты, бабка, одна на краю деревни живешь, так первым встречным дверь-то по ночам не открывай. Мало ли кто ночами шляется. Ограбят еще ненароком или убьют.
На что бабка Женя отвечала:
– За совет спасибо! Добрые вы ребятки. Ограбили, да не убили – за это тоже спасибо. Иконой, что вы забрали, родители мои на венчание меня благословляли. И я ею правнучку свою благословить хотела, да не судьба, видно. Может быть, Бог даст, кого-то из вас ею благословят. Вон хоть тебя, Тимоша. Ладный ты, сынок, да красивый и совесть еще не потерял, глаза прячешь – значит, понимаешь, что не туда идешь. Вернись и иконы со стола на место поставь, самой мне не поставить. А вы, – обратилась она к старшим, – подождите его пока. Спать уж теперь не лягу, молиться за вас буду.
Проводив непрошеных гостей, бабка зажгла свечу и скорбно встала перед образами. Она молила Господа о прощении заблудшего раба Божия Тимофея.
Бабка зажгла свечу и скорбно встала перед образами: она молила Господа о прощении заблудшего раба Божия Тимофея
Утром выпал снежок и подморозило. В комнату, как вихрь, вбежала раскрасневшаяся, улыбающаяся Анюта.
– Бабулечка, у калитки стоит мое счастье, но оно такое робкое, что я не знаю, что мне с ним и делать. В дом не идет, знакомиться не хочет, а, опустив глаза в землю, просит позвать тебя.
– Да что же ты за девка такая! Всё тебе шутки шутить, – проворчала бабка и вышла на улицу. У калитки стоял Тимофей, высокий, ладный и красивый, переминался с ноги на ногу, виновато улыбался. В руках он держал сверток с завернутой в полотенце иконой.
Весной, на Красную горку, к старому дому бабки Жени подкатил свадебный кортеж. Счастливые Тимофей и Анюта, крепко держась за руки, вошли в дом и встали перед ней.
– Ну что, сынок, иди, снимай, только аккуратно – смотри не урони и не разбей.
Тимофей бережно снял святой образ и передал старушке, в глазах его блеснула предательская слеза. Бабка ободряюще кивнула ему и сказала:
– Вот и образовалось всё, слава Богу. Благослови вас, Господи, детки мои дорогие. Живите дружно, и я еще поживу да на вас порадуюсь.
Автор: Леонид Гаркотин
