Тётя Лена приезжала редко. Она залетала в дверь, неся за собой морозный воздух января или майское цветение, и непремено бежала нас целовать. Иногда даже не утруждалась разуться, за что мама очень громко, но с улыбкой ругалась. От тёти Лены всегда пахло сигаретами и почему-то календулой. Она брала в руки моё детское лицо и целовала щёки и нос, оставляя следы розовой помады. Мы, дети, конечно же вырывались, но скорее из вредности. Тётю Лену мы любили очень.
Каждый её приезд провоцировал в нашем доме невероятный шум и гам. Она, громко хохоча, начинала что-то рассказывать и доставать бесконечные подарки и сладости. Потом по-хозяйски усаживала маму за стол и наливала ей чай. А после начинала летать по кухне: за полчаса с её лёгкой руки была перемыта посуда, наведен порядок и на плите уже жарились блинчики. Такая у неё была супер-способность — везде чувствовать себя как дома. Может потому, что весь мир Лена считала своим домом.
Летать тётя Лена умела как никто. И даже профессию выбрала себе соответствующую: работала стюардессой. Потому и приезжала редко: если рейс удачный попадётся и получится задержаться в нашем городе на денёк. Мы её приездов ждали с нетерпением, спрашивали маму, когда прилетит Лена, а мама всегда отвечала: «Скоро!» — и никогда не обманывала.
Стоило Лене появиться, как мы с братьями начинали бегать вокруг неё, показывая рисунки, игрушки и книжки, просили поиграть с нами и всячески её донимали. Она никогда не злилась, оставляла маму пить чай в тишине кухни и, вихрем залетев в комнату, делала всё, о чём мы просили. Она читала, и пела, и играла, и танцевала и снова, и снова хватала нас в объятия и целовала в носы и щеки.
Ещё тётя Лена бесконечно рассказывала нам истории: о том как она побывала в разных городах и странах, летала над океаном и как они с мамой, когда были маленькими, лазили по горам. Сколько мы росли, столько истории не заканчивались: уже по прошествии лет я думаю, что половину из них Лена выдумала, но нам тогда, да и сейчас, это было неважно.
«Кто последний в ванную чистить зубы, тот жаба!» — кричала она, и мы стремглав бросались из комнаты. Последней конечно же прибегала всегда сама: «Ну вот, опять я жаба!»
Сквозь сон мы слышали из соседней комнаты мамины с Леной разговоры.
«...да какие мне дети?»
«...эта работа — вся моя жизнь...»
«...ушёл и пофигу...»
И засыпали всегда очень сладко, потому что знали, что Лена умеет отгонять подкроватных монстров половником и колотушкой для картошки.
Утром, когда мы посыпались, Лены обычно уже не было. Мама говорила, что она «улетела», и мы представляли, как она расправляет крылья, встаёт на подоконник и взмывает в рассветное небо.
Мы взрослели, менялись квартиры, дома, вещи, книги и игрушки, но тётя Лена все также приезжала к нам, чтобы навести шум и уехать рано утром. Казалось, что она совсем не меняется. Только в уголках глаз у неё залегали едва заметные морщинки и седые ниточки в волосах. Из кухни вечерами все ещё доносились знакомые голоса:
«...третий выкидыш»
«...испарился очередной...»
«...ну если работа такая...»
Подкроватные монстры все ещё боялись колотушки и половника.
Когда мне исполнилось десять, я впервые решилась спросить у тёти Лены где её муж и дети.
— Понимаешь, детка, я много летаю. И не могу найти того, кто мог бы летать со мной. Но у меня есть вы и ваша мама. Этого хватает.
Она говорила с улыбкой и потом сжала меня в крепких объятиях, пахнущих, как обычно, сигаретами и календулой. Я услышала, как она едва слышно шмыгнула носом.
Казалось, Лена никогда не уставала. Вечно придумывала себе и нам новое интересное занятие: то смотреть на звезды, то строить снежную крепость, то вырезать из картона домики и сооружать города на подоконнике. С ней никогда не было скучно, и мы думали, что она знает ответ на любой вопрос. После её визитов мама становилась спокойнее и добрее. Дом как будто наполнялся свежим воздухом. Без воздуха Лена жить не могла, будто сама была ветром — оттого и летала. По жизни и по работе.
В один из визитов она собрала нас в комнате и по секрету рассказала, что завтра улетает в свой последний рейс. А после — приедет к нам на несколько недель и в красках описала чем мы будем заниматься: играть, веселиться и делать много других весёлых вещей. Она обняла нас, а потом почему-то заплакала.
Мы легли спать и я услышала сквозь сон очередной, тысячный по счёту, разговор:
«...семью надо...»
«...как я без неба-то...»
«...на землю пора, Лен...»
Утром, как и обычно, мы проснулись, а тётя Лена уже уехала. Мы, конечно, с нетерпением ждали, когда она вернётся и бесконечно спрашивали маму об этом.
Но Лены не было, ни на следующий день, ни после. Утром третьего дня мы обнаружили маму сидящей на кухне с чашкой остывшего чая.
— Мама, а Лена сегодня приедет?
Она встрепенулась, скидывая морок, и посмотрела на нас так, будто впервые увидела. Мои братья схватили по печенью и с криками убежали в комнату. Мы остались вдвоём.
— Мам, где Лена и почему ты такая грустная?
Мама не ответила. Опустила голову, закрыла глаза и в чай упала пара слезинок. Я села возле неё и крепко обняла, так мы просидели несколько минут.
— Лена... Не прилетит, детка, — сказала она сдавленным голосом.
— Почему? Она обиделась?
— Нет! Она очень вас любит... Любила. Лена улетела, далеко-далеко. На небо. Заблудилась и оттуда, к сожалению, вернуться уже не сможет.
Я помолчала минуту, не зная, что ответить. Все её истории пронеслись у меня в голове, все объятия и поцелуи, её громкий смех и сладости, которые она нам привозила. Всё это стало совершенно неважно.
— Это можешь рассказать мелким. Мне уже двенадцать, мам. Я знаю, что такое смерть.
И мама снова заплакала. Я тоже хотела заплакать, но слез у меня не было. Мне было жаль, что Лена больше не приедет, но в то же время я знала, что Лена больше всего на свете любила нас и небо. Видимо без полётов она жить не смогла.
Лучше всего на свете Тётя Лена умела летать. Подкроватные монстры по прежнему боялись колотушки и половника.
