Учебный год для Пашки начался ужасно: он влюбился, причём безнадёжно.
Диана. Она сидела в правом ряду по диагонали, и Пашка все уроки пялился на розовое ушко девушки и её пшеничные пряди волос, всегда распущенные. Иногда Диана, сделав нарочитую улыбку, поворачивала голову в его сторону: мол, может хватит? И тогда Пашка резко утыкался взглядом в стол и буравил уже его, становясь пунцовым, как помидор.
Ради неё он сегодня с утра нагладил джинсы — отпарил и даже навёл на них стрелки, — и так долго причёсывался перед выходом, что даже мама кажется что-то заподозрила. Стрелки на джинсах, ага.
Он всё хотел признаться. Пару дней назад даже надрал у соседки отцветающих астр, проникнул в подъезд Дианы, сунул букет за дверную ручку, позвонил и убежал.
Она так и не поняла, кто подарил ей цветы.
Пашка, будучи ярым подписчиком её инстаграма, узнал, что астры ей совсем не понравились. Диана любила снимать «видосики за лайкосики» и на публику довольно безжалостно ощипала лепестки, вырывая их наманикюренными пальчиками и озвучивая сей акт вандализма нелестными эпитетами в адрес дарителя. В конце поучительным тоном прозвучало: «Девочки! — с выразительной буквой „ч-ч-ч“, разумеется. — Не связывайтесь с неудачниками!»
На следующий день Пашка пришёл в класс, уселся за парту и хмуро уставился в окно: клёны там роняли жёлтые листья, перекаркивались вороны, в небе чертил белую полоску реактивный самолёт.
Между лопаток больно ткнули карандашом. Пашка обернулся.
Сзади сидела новенькая, как там её... Тоня, Тося... Таня... вроде бы Тося всё ж.
— Абакумов! — прошептала она. — Ты строение клетки нарисовал?
Чёрт! Пашка уставился в раскрытую и пустую тетрадь. Биологичка была вредной и почём зря ставила двойки, а за двойки родители отбирали приставку. Училка любила проверять домашку, вызывая к доске с тетрадью. Каждый раз, выбирая жертву, Зоя Михална — так звали биологичку — словно ягуар на охоте, обводила всех внимательным взглядом из-под бровей и один раз — Пашка видел это собственными глазами! — даже облизнулась, размазав при этом помаду. Всякий раз газелью для публичного поедания почему-то становился конкретно он.
Паша повернулся на сто восемьдесят градусов и зыркнул в тетрадь новенькой. Там красовалась овальная клетка — с вакуолями, ядром и, простихоспде, митохондриями.
— Дай списать! — и, не спрашивая разрешения, он схапал тетрадь себе.
Зоя Михална подняла на него тяжёлый взгляд ягуара.
«Блин», — подумал Пашка так громко, что кажись полкласса услышало.
— Абакумов, к доске, — скомандовала биологичка.
— Блин! — выдавил Пашка уже вслух, привставая.
Едва он сделал пару шагов, как Зоя Михална добавила:
— Тетрадь с собой, — и процедила для всех, издевательски: — А сейчас Абакумов расскажет нам про строение клетки.
Пашка вернулся к парте, бросил отчаянный взгляд на новенькую и заграбастал её тетрадь, с которой так и не успел ничего перерисовать. Тося быстро-быстро заморгала куцыми ресничками и нервно вгрызлась в заусенец на безымянном пальце.
* * *
На перемене Пашка окликнул новенькую.
— Что? — заулыбалась она.
— Спасибо, — шмыгнул он. — За клетку.
— Хорошо ещё, что Ягуариха не смекнула, что тетрадь чужая, — Тося застегнула молнию на рюкзачке, закинула его на плечо и затараторила: — Кстати, про клетки. Я хожу в ветклинику рядом помогать: клетки в стационаре чистить, полы мыть, столы протираю, а ещё мне салфетки крутить дают, жаль, мне остальное не разрешают, мелкая ещё, говорят. А я ветеринаром хочу стать, а ты кем пойдёшь после девятого? А я сейчас щенков кормить пойду, они здесь за углом в подвале живут, айда со мной?
Пашка огляделся по сторонам. Казалось, весь мир пялится на них и вот-вот начнёт тыкать пальцем и верещать что-нибудь вроде «тили-тили теста». Но нет, никто не пялился. Только из гардероба, виляя бёдрами, по-королевски вышла Диана, и Пашка приклеился к ней тоскливым взглядом.
Подойдя прямиком к зеркалу, она принялась поправлять бирюзовый берет, а затем достала из кармана бежевого пальтишка помаду и стала медленно красить губы, открыв рот буквой «О».
Помада была истошно-алой.
Пашку вырвал из слащаво-густого тумана настойчивый голос.
— Ну? Ты идёшь?
Он вздрогнул. Тося смотрела на него внимательно, аж склонилась, и, вздохнув, добавила:
— Всё с тобой ясно. Я пошла.
— Постой, новенькая, — Пашка вскочил, стараясь не смотреть в сторону зеркала и Дианы, и громко выкрикнул: — Давай рюкзак понесу.
— Да он лёгкий, ты что! — засмеялась Тося, но тот так резко сдёрнул с неё рюкзак, что почти отнял.
— Пошли, — буркнул Пашка и демонстративно направился к выходу. Какой-то петлёй направился, не прямиком — так, чтобы в зеркале отразиться.
Диана однако, занятая своим ртом, даже не заподозрила, что кто-то за её спиной отчаянно хочет, чтоб она заметила, как старательно он помогает другой девчонке.
Уже на улице Тося захохотала.
— Дай сюда, хватит уже выпендриваться!
Пашка насупился, отдал рюкзак и уныло ответил:
— Ладно, до завтра.
— А щенки? — растерянно спросила Тося.
— У меня важное дело.
— Дашь телефон? А я тебе свой продиктую.
Пашка сунулся в карман и вытащил оттуда упаковку бактерицидных салфеток. Сунул обратно, пока новенькая не заметила, — а то напридумывает себе всякой всячины, опять хихикать начнёт! — и достал уже телефон.
Они обменялись номерами и разошлись в разные стороны.
Пашкиным важным делом была баба Маня, его крёстная. У неё был слабый иммунитет, и салфетки Пашка носил ради неё: всякий раз протирал руки, прежде чем к ней зайти. Но не только иммунитет, к сожалению.
Пять лет назад она попала в тяжёлую автоаварию — машину подрезал какой-то гопник; фура пришлась в лобовую, прямо в водительское; а следом ударила в бок встречная легковая: муж бабы Мани погиб, а у самой отказали ноги. Сидеть она ещё могла, а ходить — нет.
Вместе с ней в доме жил французский бульдожка по кличке Тайсон. Пашку Тайсон встречал как родного: радовался, тащил изо всех углов игрушки, путался под ногами и хрюкал от счастья, пуская слюнявые пузыри.
За бабой Маней ухаживала соцработница Света — белокурая, полная и немногословная женщина: готовила, прибиралась в доме, выгуливала собаку, — помогала, в общем. А Пашка просто в гости захаживал, развлекал разговорами.
Но тот день у Пашки точно не задался.
Как и всегда, он тщательно протёр руки влажной салфеткой, открыл дверь ключом, которым его снабдили, и зашёл в квартиру. Тайсон ломонулся его встречать — только когти об линолеум зашоркали, застучали. Хрюк, хрюк!
— Баб Мань, это я! — поздоровался Пашка, заходя в комнату.
— Пашенька, дорогой, ты сегодня рано, как никогда, — радостно заговорила баба Маня, садясь на кровати. — Как день у тебя прошёл?
Паша хотел было рассказать, что едва не завалил биологию, но в этот момент случилось непредвиденное: он положил салфетку на табурет, и она свалилась оттуда на пол.
Тайсон в одно мгновение салфетку эту и слопал.
— Фу! — заорал Пашка, кидаясь к собаке. — Тайсон! Плюнь! Фу!
Пёс, решив, что с ним играют, бросился прочь. На третьем круге почёта Пашка изловил его и сунулся пальцами между зубов. Там было море слюней, а салфетки не было.
Тайсон недоумённо уставился на парнишку — мол, что тебе, жалко? — вырвался и совершил глотательное движение, которое засвидетельствовало, что пищевод был только что тщательно продезинфицирован, а сама салфетка упала в желудок.
Пашка взвыл:
— Баба Маня! Тайсон! Он проглотил салфетку!
— Ой, не беда, — та махнула рукой. — Он же как пылесос. Проскочит!
— Большую! Синтетическую! — Пашка достал из упаковки ещё одну и наглядно продемонстрировал: — Вот такую!
Женщина посмотрела на размеры, и на лице её отобразилось отчаяние: не-а, никак не проскочит точно.
— Я сейчас, сейчас... — Пашка нырнул пятернёй во взлохмаченный чуб на голове, выдрал клок и выдал: — Сейчас я новенькой позвоню!
Телефон был выужен из кармана, найден номер.
— Алё, новенькая, привет, — запыхтел Пашка в трубку. — Слушай, тут бульдог у нас салфетку сожрал. Синтетическую. Большую.
— Ага... Поняла, — хмыкнула на том конце Тося.
— Ты смеёшься там, что ли? — взвыл Пашка. — Делать-то что? Это опасно?
— Инородка, — пояснила новенькая. — Если к вечеру не достать, то придётся резать — наши так говорят обычно.
— Достать? Как я её достану тебе? — заголосил Пашка.
— Ну там наркоз нужен... — Тося замолчала, раздумывая. — Потом гастроскоп ещё.
— Чё?
— Прибор такой, которым через рот в желудок залезают и вытаскивают предмет, не разрезая собаку. Но он же у вас бульдог?
— Бульдог. Французский. Ага.
— Порода брахицефальная, — с протяжным вздохом раздалось на том конце.
— Брахи... Чего?
После многозначительной паузы Тося продолжила говорить:
— Наркоз для таких собак опасен, говорю.
— Опасен?
— Абакумов, ты эхо, что ли? Погоди, я у щенков, но сейчас в клинику позвоню и узнаю, что ещё можно сделать, — ответила Тося и резко повесила трубку.
Пашка уставился на телефон. Последующие десять минут прошли в ожидании.
Наконец Тося перезвонила. Пашка включил громкую связь.
— Говорят, ещё можно вызвать рвоту, чтобы собаку в клинику не таскать.
— Рвоту? — опять же переспросил Пашка.
Женщина присела на кровати удобнее.
— Ну да, — раздалось из телефона. — У вас есть перекись водорода? Сколько он весит?
— Ну, килограммов десять-одиннадцать, — прикинула на глаз баба Маня.
— Значит нужно пять миллилитров обычной перекиси развести в половине стакана воды и всё это выпоить вашей собаке.
— Ладно, давай, до связи, — ответил Пашка, озираясь в поисках необходимого.
Перекись быстро нашлась, как и мензурка для вычисления пяти миллилитров, и стакан с водой. Пашка развёл волшебный эликсир.
А дальше начался цирковой номер «Поймай собаку».
Пашка бегал за Тайсоном, тот — от него. Пёс радостно выл и повизгивал на поворотах, никак не ожидая, что сегодня с ним будут так интенсивно играть. Пару раз Пашке удалось поймать его, но упругое мускулистое тело с лёгкостью вырывалось и галопом скакало дальше — в прерии соседних комнат.
В конце концов взмокший Пашка в изнеможении рухнул на пол.
— Пашенька, давай я тебе как-нибудь помогу, — раздался из комнаты голос бабы Мани. Она подозвала собаку к себе: — Тайсон, мальчик мой, иди ко мне.
Тайсон процокал к кровати и встал на задние лапы: забраться сам он не мог. Пашка подоспел вовремя, подпихнул пса под зад, и тот взгромоздился на кровать к бабе Мане.
Женщина схватила пса покрепче, и они с Пашкой принялись заливать ему мензуркой за щёку перекись, разбавленную в воде. Пёс хрипел, булькал, пузырился, изо рта текли сосульками слюни, и внутрь попадало далеко не всё. Далеко, далеко не всё.
Реальность последующего превзошла все ожидания. Если в собаку и влилось полстакана, то дальше был Самсон и Армагеддец в виде изливания пузырящейся блевотины в количестве не менее литра — и все они прилетели Пашке на отглаженные штаны.
Проблевавшись, бульдог вырвался из рук, спрыгнул с кровати и умчался прочь. Картина напоминала экспозицию «Иван Сусанин и немцы» — всё было мокрым, точно в болоте: одеяло, баба Маня, прикроватный столик, Пашка, — и не просто мокрым от воды. То были слюни с желудочным соком и белой пенкой.
Но самым страшным было не это, а то, что среди наблёванной лужи салфетки не оказалось.
Пашка ринулся вслед за собакой и чуть не поскользнулся — там была ещё одна лужа. Бульдожка сидел поодаль и с презрением созерцал предателя, навсегда подорвавшего у собаки веру в человечество. Затем раздался крякающий звук, и у пса изо рта вывалилась белым комком вожделенная инородка.
— Ну слава богу! — радостно заголосил Пашка, завладевая ею.
Когда источник тревоги был утилизирован, а лужи подтёрты, он сказал:
— Пойду я домой, переоденусь.
— Давай, Пашенька, — ответила баба Маня. — Спасибо тебе. А то беды было бы не миновать. А вечером Света придёт, доубирает тут.
— Хорошо хоть резать его не придётся.
Вид у Пашки и правда был жалкий: штаны и рукава все склизкие, мокрые, однако лицо светилось чистейшим счастьем — справились, решили проблему!
Он вывалился из подъезда, набрал номер Тоси и столкнулся нос к носу с Дианой, которая вышагивала по тротуару, словно по подиуму. Она начала медленно мерить его презрительным взглядом, дошла до заблёванных штанов и вымолвила:
— Держись от меня подальше, дебил.
— Да пошла ты, дура набитая, — хмыкнул Пашка и дальше радостно заговорил в телефон: — Алё! Слушай, Тось, у нас всё получилось. Спасибо тебе большое. Чего там щенки твои любят, скажи? Корм какой? Я сейчас подойду к вам!
Через неделю Пашка снова зашёл к бабе Мане. Тайсон встретил его настороженно, сразу ушёл под кресло — конечно, вспомнил.
— Знаешь, Пашенька, — сказала с порога женщина. — У меня вчера такая же салфетка на пол упала, так он посмотрел на неё — и пулей усвистал в дальний угол. Мол, нет уж, спасибо, кушайте это сами.
Автор: Ольга Овчинникова
