Ты думаешь, что я на фронте ничего не боялся? Ох, как ещё боялся! Жить-то хотелось! Ох как хотелось! Виду никому не показывал, стыдно было перед товарищами, а в душе боялся смерти, плена, тяжёлого ранения. Мне было 19 лет, нецелованный девками был. Отец меня за проделки ещё ремнём стегал, я шугался строгого мамкиного взгляда. А тут война!
Как ты думаешь , не страшно было? Надежда и вера под руки меня брали и вели в бой. Бывало стрелял, и думал, а ведь чей- то сын, муж, отец лег мертвым от моего автомата, а потом уже думал, так тебе гад и надо", — дед Никола сидел на пороге своего дома и разговаривал с сыном. — Ведь когда меня ранило, врач говорил, что, мол, это царапина. А я лежу и думаю, глаза на лоб лезут от боли, зубы поломал от скрежета, а он заладил — царапина.
Потом доктор пояснил, что если руки, ноги не оттяпали, значит царапина. Вот лежу двухметровый детина и мечтаю, вот бы мама приложила бы ручку к ране, пожалела бы, подула бы, и точно полегчало бы.
А ты спрашиваешь , не страшно было? Ведь до войны автомата не видел никогда. Помню пошли в рукопашную, а я как начал прикладом размахивать, как косой косить (размах то какой! у меня — сажень в плечах). Мне сподручнее кулаком бить, чем стрелять было. Друг потом говорил: ,,Ну ты, Никола, даёшь, тебе дай волю, всех в одну кучу сгребешь!" Сила- то была, но и страх был. Сынок , у меня в жизни было два страха. В бою эта зараза неизбежна, так и сидит в сознании.
Только один человек может подавить его, а другой нет. Физическая усталость, душевная боль, голод, недостаток сна, страдания от непогоды, стертая до крови кожа от обуви и снаряжения часто приводят к тому, что человек тупеет и перестаёт сопротивлялся. Долг перед Родиной, семьёй, товарищами, плюс ненависть к врагу — все вместе сделало из меня настоящего солдата.
А второй страх был хуже первого. Дали мне десять дней до дома метнуться. Запах победы с ног сбивал. На радостях себя не помнил. Мне бы только своих обнять, невесту засватать и опять в строй. Где на товарнике, где на телеге подвезут, ну а так пешим в основном путь прокладывал. Степка- друг просил к нему в село заскочить.
Так уж вышло, крюк к его селу невелик был. От вида разрухи, пепелищ глаза мои не просыхали от слёз. Куда ни глянь везде смерть побывала. В какую деревню не зайди — везде одни старики и бабы, везде война щупальца запустила. Светлого платочка на голове женщин не видел, везде траур, слезы и вой.
Пришёл я в Тихоновку рано утром, в первый дом зашёл. Смотрю в горнице на конике лежит молодая женщина, лампадка горит, в люльке посередине горницы деточка спит, а рядом с люлькой сидит седая, но не старая женщина и всё губами шепчет. Я-то когда опомнился, то хотел тихо за собой прикрыть дверь, а она смотрит на меня и ничего не говорит. Я понял, что она слепая. Отрешенная, болезненная, убитая горем смотрела она в одну точку, костлявые пальцы теребили в руках лоскут тряпочки, которой она вытирала слезы.
Я попятился к двери от страха, вот тогда -то понял, что такое горе. Вроде все вместе, но каждый сам по себе, все настолько беззащитные, одна мёртвая, одна слепая, и малыш. Я присел на корточки и заплакал.
Женщина зашла в избу, в чашке принесла муки на поминальную лепешку и стала расспрашивать, кто я и откуда. Я всё объяснил, она оказалась мамой Степки. Заголосила так, что ребёнка испугала , и тот жалобно запищал. Я взял дите на руки и прижал к себе, он ротиком стал искать сиську. А страх меня всё пинает, толкает в самое сердце. Была бы воля убежал бы.
Тетя Мотя рассказала, что соседка ослепла до войны, упала затылком у колодца зимой об лёд, постепенно теряла зрение, невестка за ней ухаживала. Муж покойной на фронте погиб, недавно похоронка пришла. А невестка неугомонная была, как говорили ей, береги себя, ведь у тебя сын и слепая свекровь, а она как лошадь пахала без отчаха.
Спина у неё болела и болела, думала сорвала, а потом отекла как шар, ноги как брёвна, наклониться не может, ни сесть, ни лечь . Ребёнка поднесут к ней, она смотрит на него, плачет и наказ даёт на его дальнейшую сиротскую жизнь, как будто он понимает.
Так и померла, положив сыночка на свою грудь. А в деревне остались одни старики и вдовы. Голод как гость в каждый дом стучался. Мама Степана поясняет мне, а сама вся дрожит, — дед Никола вспоминал и плакал. Сын присел рядом , обнял его за плечи. Не мог он успокоить отца , у самого слезы выели глаза. — Спросил я как зовут- то малыша, а мне ответили, под Николу родился. Тут я понял, что он ангел хранитель мой, я даже видел лучики над его головой. Точно говорю.
Я его не мог из рук выпустить, к себе всё прижимал. Но какая- то сила его понесла и положила в люльку. Себя не помня, подошел я конику , наклонился к матери малыша и прошептал: ,,Я друг Степки, вместе воюем, вместе в госпитале лежали, Вы его знаете. Если верите мне, если доверяете, то я забираю и слепую свекровь и сыночка Вашего. Наш уезд не далеко от Вас, круг всего двадцать километров. У меня мама, бабушка очень добрые, они их не бросят и не обидят, чтобы со мной не случилось".
Вот тут-то страх попятился от меня. Я даже увидел улыбку на лике покойной. Огонёк в лампадке заколыхался, заплясал как будто кто -то на его дышал. Вот сыночек ты мой любимый, мой Николаюшка, и оказались мы вместе, ты, я и бабушка твоя Зина. Мои- то только рады были, ведь ты был моим ангелом хранителем. А баба Зина потом чуть -чуть видеть стала. Корову пасла, сено гребла, без дела не сидела. Очень часто на могилку ездили к твоей матушке, и рядом с ней схронили бабу Зину.
Мы от тебя, сам знаешь , не скрывали правду, только не любил я про свой страх рассказывать. Ну раз ты спросил, то получил ответ, что пока жив человек — страх есть. Другое дело, какой он, за себя или за других, но чтобы там не было, хорошо, что он у меня был. Ведь не будь его тогда, не было бы у нас такого сына.
Автор: Наталья Артамонова
