Осеннее солнце скрылось за горизонтом нарочито медленно, как бы нехотя. Ушло, уступив место мягким сумеркам, с сизыми хлопьями тумана вдали, легкой прохладе и душевным разговорам. Тихо потрескивал небольшой костерок. В небольшой кучке остывающих углей томилась печеная картошка, а на лицах людей, сидящих кружком вокруг костра, витали легкие, немного задумчивые улыбки.
Кто-то пустил по кругу бутылку вина, вызвав тихий смех раскрасневшихся девушек. Тут и там вспыхивали тлеющие огоньки сигарет, и кто-то негромко перебирал струны старенькой гитары. Черный лес, расположившийся за спинами сидящих, уютно шумел осыпающейся листвой и иногда кряхтел сухими ветвями, словно тоже что-то хотел сказать.
— Хорошо сидим, — мечтательно улыбнулся белобрысый паренек в полосатой, черно-красной рубахе и мешковатых ватных штанах. Он прикусил зубами сигарету, прищурился и посмотрел вдаль. На бескрайние поля, чуть укрытые сизой дымкой. На далекие деревья, ловящие последние лучи заходящего солнца. На тускло светящие с неба звездочки и острый серп месяца. Паренек вздохнул, поджал губы и снова улыбнулся. – Сказок не хватает. Какой вечер без сказок?
— Ну так расскажи, — рассмеялся широкоскулый и полноватый Толик, отложив в сторону гитару и взявший в руки дошедшую до него бутылку вина. – Знаешь правила, брат.
— Знаю, — усмехнулся паренек и, кивнув, снова посмотрел вдаль. – Ладно. Будет вам сказка.
Когда он начал рассказ, то шепотки и разговоры мигом сошли на нет. Голос у рассказчика был хорош: в меру тихий, в меру громкий. Низкий, грудной, проникновенный.
Жались к своим парням розовощекие девчата, а те, с улыбками рассевшись на бревнах, слушали белобрысого паренька и его сказку. А сказка была хорошей. Редкие сказки бывают плохими, а сказки, которые рассказываются у костра, всегда хороши. Потрескивал костерок, шумел листьями лес и негромко говорил паренек.
Сказка была хорошей. О хитрой лисице, которая пыталась обмануть не менее хитрого зайца. То и дело кто-нибудь начинал смеяться, а балагур Толик, пихая в бок своего соседа, тощего очкарика Валеру, шепотом сравнивал зайца с замдекана Гороховым. Валерка щурился от дыма, попадавшего в глаза, согласно кивал головой и, делая шумный глоток, передавал еще одну бутылку дальше. Каждый знал, что без вина вечерние посиделки у костра будут короткими, поэтому вина всегда было много. Каждый, нет-нет, да пригубит прохладного вина из пыльной бутылки. Каждый, кроме рассказчика.
Он, увлекшись, целиком погрузился в свою сказку. Да так, что и лиса, и заяц вдруг обрели собственные голоса, чему девчата были только рады. Их звонкий смех иногда отвлекал паренька от сказки, но рассказчик неизменно улыбался, кивал и, дождавшись, когда ребята закончат смеяться, продолжал сказку.
— Хорош, братка, — добродушно кивнул Толик, когда паренек закончил сказку. Конечно же заяц перехитрил лису, а иначе какая же это сказка. В сказках добро всегда побеждает зло. Каждый это знал.
— Понравилось? – улыбнулся паренек. – Еще хотите?
— Нет, — капризно протянула одна из девушек – кудрявая и стройная Вероника.
— Да ладно, Ник. Ну классно же рассказывает! – попробовал было возмутиться Толик, но девушка нахмурила нос и даже топнула ножкой. – Ох. И что же наша королева хочет?
— Песен!
— Это можно, — кивнул паренек. – Это мы запросто. Подай гитару, Валер.
— Держи, — очкарик протянул ему гитару и, шумно вздохнув, приобнял за талию прижавшуюся к нему остроносую девицу. – Не холодно?
— Нет, Валер, — тихо ответила она. – Хорошо.
— Песню, значит, хотите? – лукаво улыбнулся паренек и девушки тут же нестройно заголосили.
— Хотим!
— Красивую!
— Про любовь!
— Про любовь, — хмыкнул паренек. – Будет вам про любовь. Не упади в костер, Вероник.
— Не беспокойся, красотуля, — хохотнула Ника и, плюхнувшись на свое место, прыснула в кулак, когда ее поймали ловкие и сильные руки Толика.
— А ну цыц. Песню хотели? – шикнул он. – Так слушайте, а не галдите.
Но когда паренек впервые коснулся струн гитары, замолчали даже самые веселые девчата. Мелодия, тихая и нежная, осторожно проникла в ночь так, словно всегда была её частью. Осторожно кряхтел старый лес за спинами ребят, не решаясь разрушить своим шелестом прекрасную песню.
Паренек запел. Так же тихо и нежно, как пела в его пальцах старенькая гитара. Блеснули слезы в глазах у Вероники. Задумчиво покусывал губу Толик, обнимая дрожащую девушку. Улыбался Валерка, к чьей спине прижалась остроносая Лера. Грустно улыбались остальные ребята, смотря через костер на паренька, который, прикрыв глаза, рассказывал очередную сказку. Сказку красивую, но необычайно грустную. Тут и там кто-то шмыгал носом, у многих блестели глаза, но на лицах витали улыбки. Они, как звезды, нарисованные умелой рукой мастера, то гасли, то вспыхивали так ярко, что казались ярче пламени костра. А у края бревна сиротливо стояла наполовину полная бутылка вина, в которой не было сейчас нужды. Каждому было тепло. А паренек продолжал петь.
Его голос, тихий и глубокий, постепенно становился все громче, а слова песни все нежнее. Давно уже не стеснялась Вероника, промакивая платочком покрасневшие глаза. Грустно улыбался Толик, смотря на костер. Кто-то легонько пытался подтягивать, но делал это так, чтобы не помешать пареньку рассказывать сказку. Сказку о любви. Трогательную и нежную.
Давно уже расцвели на небе звезды, а край неба подернулся оранжевым и красным. Но паренек продолжал петь, и никто не думал о том, чтобы его одернуть. Лишь изредка вспыхивал костер, когда в него подкидывали дров, да звякала бутылка вина, которую снова пустили по кругу. Тлели огоньки сигарет, да в черные угольки превратилась забытая картошка. А паренек пел. Заканчивал одну песню, улыбался, смотря на притихших ребят, и снова начинал играть.
— Хорош, братка, — тихо бормотал Толик, закуривая очередную сигарету. Паренек, словно услышав его, кивал и заводил новую сказку, которая была продолжением старой. Негромко звучал его низкий голос, негромко шелестел опадающими листьями лес, и негромко бормотали ребята у костра, если рассказчик на секунду прерывался.
В село возвращались поздним утром, когда костер окончательно потух, а сизые тени убрались обратно в лес с первыми лучами солнца. Впереди, зевая и потирая глаза, шел Толик. Рядом с ним, почти повиснув на плече парня, зевала Вероника. Что-то тихо рассказывал остроносой Лере Валерка. Да лениво перебрехивались собаки за заборами, почуяв молодежь.
— Нагулялись, гулены? – усмехнулась бабушка Толика, когда ребята стройной колонной прошли через калитку. Половина направилась к низенькой хате, кто-то отправился умываться, а Толик, улыбнувшись старушке, уселся на скамью рядом с ней. – Чой помятый такой?
— Да всю ночь не спали, — зевнув, ответил Толик и, улыбнувшись, прижался к старушке, когда та притянула его к себе. – Костер, лес, чистый воздух. В городе такого нет, ба.
— А то ж я не знаю, — сварливо ответила она. – Ладно, дуй спать. Твоя вон королевишна уже умчалась.
— Ага, — усмехнулся Толик. Он на миг нахмурился, когда к нему подошел Валерка. – Слушай, братка. А куда тот девался? Ну, что песни пел?
— Не знаю. Я думал, он с тобой, — пожал плечами Валерка.
— Странно. Я думал, его Кирюха позвал, — хмыкнул Толик. Кирилл, прогуливающийся рядом, отрицательно помотал головой. – Видать, нет.
— Потеряли кого? – тихо спросила бабушка. Толик кивнул и, поднявшись со скамьи, с хрустом потянулся.
— Ага. Парень с нами у костра сидел, песни пел. Хорошие такие.
— И сказки рассказывал? – улыбнулась старушка.
— И сказки рассказывал, — повторил Толик. – Знаешь его? Местный? Мы ж его не поблагодарили-то. Проснулись, а его след простыл.
— Знаю, конечно, внучек. Каждый его тут знает. Олежка это, сказочник. В рубахе полосатой, светленький, а голос какой.
— Он самый, — усмехнулся Толик. – Где он живет? Наведаемся, хоть спасибо скажем.
— Не скажете уже, — поджала губы бабушка. Толик недоверчиво на нее посмотрел и нахмурился. – Лиходеи его забрали. Уже лет семьдесят как.
— Лиходеи? – переспросил Толик. – Бандиты, что ли?
— Бандиты, лиходеи, сучье племя, — ругнулась старушка. – Все едино. Я маленькой была, когда случилось это. Олежка славным парнишкой был. На всех свадьбах пел, а какие сказки рассказывал. Заслушаешься. Еще лес любил, постоянно там пропадал. Грибы собирал, ягоды. Наташку свою приучил.
— Наташку? – переспросил Толик. – А это кто?
— Любовь его, — улыбнулась бабушка. – Постоянно вместе в лес убегали, да за ручки держались. А тут, значит, лиходеи какие-то в село пришли. «Ищем», говорят, «проводника в лес», значит. Ну, Олежка и вызвался. Денег накопить хотел на дом, за все брался.
Вызвался и пропал. Нашли его в лесу через неделю. В рубахе его любимой. Полосатой.
— А тех… тех, кто это сделал, нашли? – тихо спросил Валерка.
— Нашли, — вздохнула старушка. – Золото какое они там прятать надумали, а Олежку взяли, чтоб не заплутать. Он им дорогу-то показал, а потом не нужен стал.
— Уроды.
— Лиходеи, внучек, одним словом. Наташка-то Олежкина, как узнала, так умом и повредилась. Все в лес ходила и неделями там жила. А как возвращалась, так улыбалась. Аж светилась. Такой ее только с Олежкой видели. А как ушла Наташка в лес с концами, то Олежку другие стали видеть. Сначала сосед его в чаще увидал. Тот руками махал и кричал что-то. Потом и другие стали видеть.
Прошлой зимой двое тут заблудились в лесу. Их нашли через три дня, у костра. Спали, касатики. А около костра весь снег растоплен и трава зеленая с цветами пробивается. Они-то и сказали, что паренька видели. Белобрысого, в рубахе полосатой. Он с ними все это время был, пока их не нашли. Мороз-то лютый был, а у них трава зеленая, да цветы цветут. Детки наши, местные тоже его видели. Детвора-то, что? В лес за орехами, ягодами, да грибами только так носится. А лес коварный. Туда свернул, сюда повернул и все. Заплутал, как пить дать. Вот их Олежка и возвращал потом.
— Этот парень с нами всю ночь просидел. Песни пел, сказки рассказывал.
— Охранял он вас. Чтобы лихо какое не забрало. Молодые же, горячие. Олежка всегда всем помогал, да за всеми присматривал. Вот и сейчас помогает, — вздохнула старушка и тоже поднялась со скамьи. – Ладно, отдыхайте, молодежь. Я пирожков вам напеку, отнесите на опушку перед отъездом. Олежке спасибо скажете.
Толик, положив узелок с пирожками на пенек, повернулся к лесу спиной и медленно направился к дороге. Лес зашелестел, прокряхтел что-то, да ветерком ласково головы Толика коснулся, как бы прося повернуться. Повернувшись, Толик грустно улыбнулся, заметив мелькнувшую в чаще полосатую рубашку, кивнул и посмотрел на безоблачное небо.
— Спасибо, Олежка. Спасибо, — тихо буркнул он и, вздохнув, ускорил шаг. А вслед ему донеслась песня. Та самая песня, которую пел прошлой ночью у костра белобрысый паренек в полосатой рубахе.
Автор: Гектор Шульц
