За окном лениво покачивались ветки деревьев, усыпанные жёлтыми листьями, сквозь которые пробивалось робкое осеннее солнце. День был по-осеннему прохладный, и уже чувствовалось приближение слякоти и холодов. В ординаторской шла утренняя конференция, не совсем обычная по причине нового заведующего, который знакомился с коллективом и обозначал свои взгляды на различные вопросы происходящего в отделении. Знакомство было очень осторожным с обеих сторон. Коллектив прежнего начальника любил и уважал, и после 20 лет совместной работы его уход ощущался как потеря любимого человека. Ушедшего провожали дружно, тепло, по семейному, под конец старик даже чуть не расплакался и видно было, что уходить он не хотел, но здоровье, сильно пошатнувшееся за последнее время уже не позволяло ему продолжать работать. После долгих прощаний наставник отбыл на дачу, дабы начать вести, как он сам сказал, «стариковскую жизнь», предварительно взяв клятвенное обещание со всех заезжать в гости, а доктора стали готовиться к встрече с новым начальством, все выходные пребывая в задумчивости и настороженном ожидании.
И вот, в прохладное понедельничное утро в большой ординаторской старого больничного корпуса происходило осторожное знакомство. Новый завотделением был достаточно зрелого возраста, с несколько округлым лицом, какое можно увидеть на портретах старых князей, довольно высокого роста, а среди его густых тёмных волос уже начала пробиваться благородная седина. С первых его слов стало понятно, что человек он умный, с грамотно поставленной речью и с сильным, властным характером авторитарного правителя. Он ещё никак не обозначил желание внести перемены в привычный уклад жизни отделения, но всем стало ясно, что вскорости это произойдёт. Доклады шли в непривычно академичной манере, так разительно отличавшейся от прежних конференций, которые протекали как дружеская беседа – с непременным чаепитием и мягкими шутками. Закончили в напряжённом согласии и разошлись по своим делам – начальство к себе в кабинет, а коллектив на улицу, покурить и обсудить нового начальника.
День шёл своим чередом, текла обычная рутинная работа, и в воздухе разлилось какое-то томлённое ожидание чего-то непонятного. Ожидаемое случилось ближе к концу рабочего дня, когда на глаза заведующему попалась кошка Саша. Коллектив мысленно застонал, укорив себя за то, что совсем забыли про возможность данной проблемы, потому что проблемой её не считали и относились к ней как к само собой разумеющемуся. Дело в том, что кошка давно уже стала частью коллектива и воспринималась как рядовое событие. Когда и как она появилась никто толком сказать не мог, знали только что много лет назад, но она плавно и очень органично влилась в жизнь коллектива, который привязался к ней, принял к себе и с тех пор это милое нарушение санэпидрежима по полному праву считало отделение своим домом, не без попустительства прежнего шефа.
Приходила она в совершенно различное время и занималась тем, что лениво бродила по ординаторской, сладко спала на диване, блаженно щурилась в лучах солнца на широком подоконнике или же тихо урчала на коленях того или иного сотрудника. Будучи среднего размера обычной серой кошкой, каких много ходит по улицам, она имела довольно тихий нрав и никогда не доставляла беспокойства ни криком, ни делом, ни нарушением чистоты помещения. Особую же ценность она представляла холодными ночами, потому что неизменно спала рядом с дежурным врачом, успокаивая того урчанием и согревая теплом своего тела. Когда кто-либо уходил в отпуск она заметно грустила, и большую часть времени проводила на его стуле или столе и с нескрываемой радостью встречала его возвращение, получая традиционный подарок в виде парного мяса или свежей рыбы.
Именно поэтому требование немедленно удалить кошку коллектив встретил таким слаженным и мощным отпором, что заведующий поначалу даже испугался и на некоторое время ушёл в глухую оборону. Однако сила воли и явно ощущаемая сила властителя в конечном итоге одержали верх, оставив подчинённых в обиженном молчании. Ничего не понимающее животное мягко вынесли на улицу, а в атмосфере повисло настолько сильное напряжение, что оно стало практически материальным, так что даже самые скандальные больные явственно его ощутили и молча сидели по своим местам, не проронив ни слова из тех, которые они сегодня желали сказать врачам.
Когда заведующий ушёл домой, напоследок строго осмотрев всех сотрудников, коллектив собрался в ординаторской и стал держать военный совет. Поначалу протекающий эмоционально и бессистемно, через час он стал уже конструктивным. Разошлись все под вечер, когда была выработана чёткая система действий. Так в отделении началась партизанская жизнь.
Весь следующий день завотделением вёл себя подчёркнуто вежливо, делая вид что не замечает некоторой отстранённости коллектива, коллектив же поступал аналогично. Практически каждый час начальник заходил в ординаторскую под различными благовидными предлогами и незаметно осматривал помещение – кошки не было. Не было её и когда он уходил домой. И на следующий день. И через неделю тоже.
Заходы в ординаторскую прекратились, и шеф, удостоверившийся в своей власти, даже стал несколько лояльнее к подчинённым, порой выказывая намёк на отеческие чувства. Обстановка в коллективе стала спокойнее и уже не ощущалось то напряжение и отчуждённость, которые довлели в день конфликта. Работа шла своим чередом, начальство и коллектив притирались друг к другу, взаимно влияя и незаметно меняя друг друга. Осень вступала в свои права, и во время утренних конференций за окном всё чаще было серое небо, всё меньше листьев на деревьях, уже стало видно старое здание склада, построенное ещё до революции – из красного кирпича, с декоративными кирпичными арочками и карнизами, когда-то бывшее лечебным корпусом — со временем оно потемнело, осунулось и одним своим видом навевало тоску.
Но это всё было днём, когда же наступал вечер и все уходили домой и в отделении оставался только дежурный доктор, он подходил к окну, приоткрывал его и впускал в ординаторскую кошку. Умное животное довольно быстро поняло новые правила игры и чётко им следовала – приходила вечером, пробравшись в окно, а засветло так же тихо уходила. Система оповещения в отделении была налажена такая, что позавидовать ей могли некоторые спецслужбы. Участвовали в ней все – и врач, и сёстры, и санитарки. Никогда ординаторская не оставлялась без присмотра, чтобы в случае прихода начальства быстро выпустить кошку. Подходы к корпусу и входная дверь в отделение всегда были под наблюдением, и первые признаки появления на горизонте шефа проявлялись звонком мобильника у того, кто находился в ординаторской. По вечерам и ночью кошка всё так же грелась на подоконнике, бродила по комнате, сладко спала на диване или в обнимку с дежурным врачом. Выходные были самыми счастливыми днями – можно было находиться в отделении весь день, не скрываясь на улице под холодным дождём в ожидании вечера, а смотреть на этот дождь через окно и довольно урчать, ощущая под брюхом сладкое тепло батареи, пробивающееся через старый широкий подоконник.
Так проходили недели, дни становились всё короче, всё холоднее и отвратительнее становилось на улице. Жизнь в отделении мерно текла своим чередом, подойдя к некоему состоянию равновесия и сдержанного спокойствия. Первоначальный лёд стал несколько стаивать, конференции стали уже не такими строго академичными, как раньше, но определённая степень сдержанности и отчуждённости продолжала соблюдаться. Установилась атмосфера взаимного уважения и дистанцированной дружественности.
Тем грязным осенним утром заведующий не пришёл. Конечно, он предупредил, что будет лишь к обеду, но его интонация, тембр из телефонной трубки, да и общий вид из окна посеяли в коллективе мрачные мысли. Появился он ближе к обеду, и внешний вид его был сер и тосклив. После краткого расспроса о состоянии дел он удалился в кабинет, где и заперся. Доктора прибывали в растерянности и смятении. Были запущены информационные сети, активированы все осведомители, и через некоторое время дурные новости стали известны – у начальника неожиданно заболела жена. Диагноз был не смертельный, но и приятности не обещал. Тоску подкрепляло тёмно-серое небо, промозглый дождь, пятые сутки стучащий по карнизу и чёрные ветви, без единого листочка, похожие на скорченные ведьмины руки, мерно раскачивающиеся в такт ветру и периодически скребущие окно.
А через два дня второе событие ударило по всему коллективу, и особенно тяжело – по начальнику. Скончался пациент, которого заведующий долго и даже с положительной динамикой лечил. Смерть была тем более нелепой, что такое заболевание в таком возрасте быть не должно. В этот день шеф впервые собрал всех в своём кабинете и впервые выпил со всеми коньяка. Беседа шла тихо, и такой степенью доверительности, которая уже была забыта всеми докторами.
День плавно потемнел и перешёл в ночь. На улице монотонно шуршал дождь, стуча каплями о подоконник, вдалеке вырисовывалось тоскливое здание старого склада, над входом в который светил тусклый фонарь, в свете которого пляшущие голые ветви выглядели особо заунывно. Из под двери кабинета заведующего пробивалась полоска света – сегодня он ответственный по больнице, а значит, всю ночь будет дежурить.
В ординаторской доктор открыл окно и привычно впустил кошку – боятся нечего, потому что дверь заперта. В воздухе витала грусть и уныние. Дежурный врач мерно писал в истории болезни, дождь мерно стучал по карнизу, так же мерно бубнил что-то приёмник. Писалось тяжело, мысли не ложились на бумагу, вдобавок тянуло в сон. Наконец доктор дописал последнюю историю и взял телефон – позвонить на пост чтобы забрали всю стопку. Но номер он набирать не стал, прикованный взглядом в двери – она была полуоткрыта. Он точно помнил, что её запирал. Подойдя к двери, он тихо выругался – старый замок опять не вошёл в паз, а он забыл проверить. Кошки нигде не было. Пришлось идти в коридор искать её.
Отделение, располагавшееся на первом этаже старого здания, с высокими потолками, гулкими полами и массивными старыми дверьми опустело, погрузилось в полумрак и оттого выглядело заброшенно. Тихо прошёл в один конец, осторожно ступая – двери в палаты закрыты, в сестринской тихое чаепитие. Кошки нигде не было. Путь в другой конец напоминал путешествие по старинному замку, погружённому в вечный сон. Единственный источник света – тусклое пятнышко света, выходящее из полуоткрытой двери кабинета заведующего. Едва ступая и стараясь не дышать, доктор подошёл и заглянул внутрь.
Кабинет был освещён одной единственной лампой, которая стояла в дальнем углу и оттого в помещении царил полумрак. В старом массивном кресле сидел заведующий. На коленях у него лежала кошка, тихо урча. Правой рукой он задумчиво гладил её по шее и тихо читал ей Есенина. Про осень.
