Тоня не считала себя особенной. Красотой она не блистала, особым умом – тоже. Родители у Тони были простыми работягами. Муж – тихий паренек, ничем особо не выделявшийся из общей массы. В общем, Тоня была – как все, не хуже и не лучше.
Так же, как и все, она, получив среднее образование, работала на среднестатистической работе за среднестатистическую зарплату, которую, к тому же, задерживали. Так же, как все, Тоня и Ваня, муж, растили обыкновенных детей, не вундеркиндов, но и не (слава богу) сложных, склонных к непослушанию. Шесть соток за городом, квартира от бабушки (которая досталась Тоне совсем недавно), старенькая машинюшка. Ванька шутил: ездит на пер… ем пару. Ну и ладно: ездит ведь!
Каждые выходные супруги нагружали свою «ниву» по самые брови продуктами, рассадой или какими-нибудь стройматериалами, а потом уезжали на дачку, доставшуюся им тоже от родителей. Ехать не долго – десять километров по прямой, до незаметного поворота налево, скрытого зарослями агрессивного борщевика.
Тоня и Ваня задраивали наглухо окна и, скрипя зубами, пробирались через бывшее совхозное поле, напрочь уничтоженное джунглями поганого иноземного растения. Через десять минут впереди блестела неширокая в этом месте и шустрая речка. Нива переползала речку через каменистый брод и утыкалась в песчаный пляж.
Здесь борщевика не было. На этом берегу он побежден мощными соснами, своими янтарными телами прикрывавшими от чужого глаза небольшую полянку. Полянка – загляденье! Ромашка, колокольчики, полевые гвоздики, малиновый клевер, и клумб не надо! Будто, кто-то нарочно насадил здесь самых обыкновенных, не больно видных цветов. Неброские, в отличие от пышных южных растений, эти цветы, собранные на лужайке все вместе, представляли собой чудное виденье, милое каждому русскому сердцу.
И Тоня, и Ваня любили свою полянку. Здесь вся их жизнь пробежала. Здесь родители Тонины трудились, здесь и дети выросли, играя на лугу то в мяч, то в салки… Здесь маленький домишко стоит и огородик, и крошечный садик в три яблони, одну сливу и две вишни. Да еще ключик небольшой в садике выбивался из земли. Это же счастье! Вода в ключе ледяная, вкусная. Тоня всегда с собой в город канистру набирала – чай из такой воды несравненный!
Свет, правда, так и не провели. Побоялись. А вдруг налетят, как коршуны, представители разных комиссий, скажут – незаконно землю тут Тоня и Ваня пользуют, и отберут участок. Этим стервятникам только повод дай. Не успеешь оглянуться, как и вылетишь с земли — участочек не приватизирован. Мало ли что. Без света уж как-нибудь проживут.
Ваня для любимой Тонечки специальные короба сколотил. В короба землю луговую насыпали, насадили овощей разных, зелени, цветов. Тоне нагибаться в три погибели не надо и поливать удобно, ни водиночки мимо, все в короб. Ходит Тоня по огородику, как царица какая. Красиво, аккуратно, любо-дорого.
С годами Ваня и под картошку коробов наделал, всего шестнадцать штук по полметра шириной. Много им двоим надо? Зато мошка не кусает, и сорняки не растут. В общем огород, прямо как в Европе какой, получился. Быстренько на пару супруги с прополкой и рыхлением справятся и отдыхать присядут тут же, у ключика.
Им ни радио, ничего не надо: птахи заливаются на всю округу. Лужок перед глазами душу греет. Ручеек журчит ласково. Все хвори – как рукой снимает. И главное – Тоня с Ваней одни на всем белом свете: ни соседей надоедливых, ни компаний шумных, ни хулиганов. Никто ведь не знает, что за чудное место за борщевиком спрятано.
Однажды, Ваня загрузил машину – суббота. Планов на выходные много: пока сумки разгрузишь, пока печурку летнюю растопишь, пока гряды польешь… Тоне нынче нездоровилось, и муж уговорил ее отлежаться дома, в квартире. Были бы дети с ними, так не страшно. Но дети разлетелись по чужим городам.
Вдруг с Тоней что случится, а Вани рядом нет – самая морошковая пора. Ягоду брать нужно. Отложить никак нельзя, иначе не будет у них зимой морошкового меда, самого любимого лакомства семьи. Тоня протирает мякушки через сито, работа хлопотная, долгая. Но зато какая вкуснота получается! Янтарное золото, а не варенье! Нет, нельзя пропустить нынче ягодную пору!
Тоня повздыхала, повздыхала, но делать нечего. Мужа она привыкла слушаться. Действительно, подскочит давление, скорую не вызовешь. Она даже толком объяснить не сможет место дислокации. Будет пыкать, мыкать, пока диспетчер трубку в сердцах не бросит. И, опять же, упрямство это – никому не хочется красивую поляну с ручейком, да у речки хрустальной показывать. Тоня лучше помрет, чем покажет. Ну что за характер!
Отправила Ваню, а сама на диван легла. Голова гудела, как чугун. Под черепной коробкой не мозги, а будто воды налито. И давит эта вода, давит на глаза. Больно, неприятно, шею страшно повернуть. Съела Тоня таблетку, выпила корвалол и устроилась так, чтобы не двигаться. Потихоньку задремала, и поначалу ей сны нехорошие, мутные какие-то снились – сказывалась головная боль. А потом – ничего. Легче стало. Тоня лелеяла свое недомогание, дыхнуть боялась:
— Спи, спи, хвороба, не просыпайся. И я посплю немного.
Часам к трем дня Тоня пробудилась. Что-то ее толкнуло. На улице жара, надо бы окна закрыть, чтобы прохлада не ушла. Да мужу позвонить. Уж, наверно, вернулся из лесу-то. Что там собирать? Ване пару часов хватает, ягода нынче богатая, россыпью. Надо бы проконтролировать, как дела: поел чего? Ягоду почистил? Тепличку открыл? А если грибочки пошли, так ведь их надо тоже почистить, и на нитку нанизать. Пускай сушатся на чердачке. Дел у Вани полно. А то ведь (Тоня знает) купит по пути «маленькую», не дай Бог, на болоте чекушку выпьет, да уснет в багульнике… Опять нервы.
Позвонила. Гудков нет. Значит, не вернулся еще из леса Ваня. Через час опять его номер набрала: абонент вне зоне обслуживания. К пяти вечера Тоня совсем извелась. Она помнила, что муж грозился на рыбалку еще успеть. Так у речки телефон ловит. А, может, вдоль русла пошел, забылся? Так позвонил бы тогда еще в три часа, похвастался бы, что ягод набрал, а теперь рыбалить пойдет. А если он в лес с удочкой собрался. В болоте тоже озерко, полное окунья стоит. О, Господи, до чего мужики – народ несносный. Он удит там, а Тоня с ума сходи!
Еле-еле дождалась девяти вечера: позвонила. Тишина. И в десять, и в одиннадцать, и в полночь – вне зоны.
Вот тут-то Тонечке совсем невмоготу стало. Позвонила детям.
— Витенька, до папы не могу дозвониться. Так и так, — рассказала.
— Мама, не дергайся. Папу, что ли не знаешь? Заночевал на озере. Или телефон сел, а зарядить негде! Спать ложись, — сказал сын.
Дочка, слово в слово, тоже самое ответила матери: ложись отдыхай, тебе нельзя волноваться. Если что, звони.
Если что – это как? И теперь Тоне сидеть, сложа лапки, ждать? Чего ждать? Просто так ждать Тоня не могла. Сердце не на месте, ноет где-то под ложечкой. И вот этого нытья под ложечкой Тоня больше всего на свете боялась. Никогда ничем хорошим это нытье не кончалось. Вот так же ныло сердце перед смертью мамы, отца, свекрови. Перед тем, как сын менингитом заболел – чудом спасли. Она даже про свое давление забыла. Решила вызвать такси, пробраться через борщевик к домику… А там… Да нечего гадать, что там. Жив, здоров Ваня – обругает всяко разно Тоню. Но Тоне будет легче. А если не… нет, об этом думать не надо.
Совсем не надо думать про такие страшные вещи!
— Такси, куда отправить машинку? – сонно проворковала девочка-диспетчер.
— Десятый километр сто четырнадцатой, не доезжая до переезда, — скороговоркой отчеканила Тоня, — ой. То есть, поедем туда. А машину отправьте на Вокзальную 28, к угловому подъезду.
— Хорошо, — ничему не удивляясь, ответила девушка, — отправляю.
Тоня надела куртку, сапоги. Не забыла прихватить фонарик. Мало ли, телефон разрядится. Ей страшно не было: северные ночи в ленинградской области – светлые, молочные, до самого августа. А к двум часам и вовсе светает. Темноты бояться не надо. И борщевика бояться не надо, идти просто по колее, намятой нивой, да и все. Страшнее всего по лесу пробираться. Там ведь и лоси, и волки, и рыси, и кабаны. Господи, хоть бы Ванька дома был. Вот она ему устроит сломанный телефон! А все лень! Неужели так сложно на зарядку чертов мобильник поставить!
Она села в шкоду с желтыми шашечками и затихла на заднем сиденье.
— Женщина, у вас карта, наличка? – спросил водитель. Наверное, переживал: оплатит проезд пассажирка, или нет.
— Наличка. Вот, возьмите сразу, — ответила Тоня.
— Не, не надо. Оплатите на месте, — застеснялся таксист, совсем еще молоденький парнишка.
Он всяких людей отвозил на странные адреса по ночам. Привык уже. Но немолодой женщине что понадобилось на глухой дороге? На работу, на переезд? Так почему за полтора километра до будки? Странная… Надо бы, все-таки, километр запомнить…
Иван радовался солнечному дню. Приехав на дачу, быстренько скинул баулы и сумки, поставив их в прохладное место. Взял корзину и ножик – вдруг грибы попадутся, и отправился в лес, стоявший прямо за домиком сплошной стеной. Ельник норовил сдернуть с него кепку, оцарапать лицо веткой. Белка, высоко сидевшая на дереве, сердито цыкнув, махнула пушистым хвостом и скрылась.
Иван удивился: чего это Машка сегодня к нему не спустилась? Она ведь совсем ручная. Испугалась, что ли? Но разве белка Машка что скажет? Может, настроение худое.
Ваня двигался по гривке, заросшей густым черничником. Ягоды нынче пропасть, правда, пока зеленая, ну да ничего, придет и ее черед: для зрения полезно – Тоня ее без сахара в собственном соку консервирует. Но Ивану по душе сушеная ягода – никаких конфет не надо. Сладкая и так!
Болото начиналось у подножия длинной гривы. Здесь, на солнечном пригорке, светлое место. Ваня приметил рыжие пятнышки, россыпью, словно кто-то рассыпал горсть желтых фантиков. Лисички!
— Вас мне и надо! – довольно пробурчал Ваня. Он очень любил намазку из лисичек. Тоня пару яиц отварит, да сыра потрет. Ужаренные в сливочном масле с луком лисички меленько нарубит, да все вместе перемешает. И долечку чеснока добавит в массу. Ай, вкуснота! Можно в блин завернуть, можно так, с хлебушком.
Иван сглотнул слюну! Торопыга! Мог бы и перекусить чего. Даже корки хлебной с собой не прихватил, дуралей! Ну да ладно, с мякушками быстро управится! Придет домой – сам намазку приготовит, чай, руки из нужного места растут.
Он вытащил ножик и стал аккуратно срезать грибы. Все собрал, до крошечки. Спустился с гривушки, под сапогами зачавкало, заурчало. Откуда ни возьмись, зазудели противные комары. Вьются около лица, но тщетно! Ваня не растерялся: намазался уже мазью. Так что, пусть звенят, сколько угодно!
— Что? Видна груша, нельзя скушать? – ехидно спросил у комаров Ваня, — так-то!
На болоте тут и там, словно самоцветы, сверкает морошка. Чудная ягода, на драгоценные камни похожа. И вкус медовый, сладкий. А пока в мякушку не превратится морошка, то другая совсем. Крепенькая, с кислинкой. Вот какая хитрованка, и тем, и другим рада угодить!
Ваня собирал морошку бережно, стараясь не измять, чтобы Тонечка не ругалась. Зато чистить не сложно: морошка сама от чашелистика отрывается. Одно удовольствие – сбор болотной ягодки. Правда, сердце Ивана больше лежало к бруснике и клюкве. Вот где курорт! Лежи себе на кочке, покуривай, за час – короб. За два – мешок! Интересно, как в этом году себя брусничка покажет? Уж очень Ваня уважал калитки с моченой брусникой!
Над его головой заливались лесные птахи. Где-то куковала нахальная бездельница кукушка. А чего ей не куковать? Детей спихнула на пичужек – гуляй себе в свое удовольствие. Иван не любил кукушек, да и птенцов их не жаловал: только и знают, что жрать, да названных братьев из гнезда выталкивать. Хорошо, что у него дети хорошие. Ответственные. И живут дружно! Правильно Ваня их с Тоней воспитали. Не то что, всякие там…
Сороки застрекотали, что немецкие автоматы. Кто-то их беспокоит. Наверное, медведь на болото прет. Или лось топчется неподалеку. Надо песню какую-нибудь спеть! Мишка на рожон не лезет – услышит человека и спешит убраться. Не с руки ему с мужиком каким-то встречаться. Опасно. А какую-бы песню затянуть?
— Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна...
Как сын грустит о матери,
Как сын грустит о матери,
Грустим мы о Земле – она одна.
Пелось хорошо. Душевно. Иван перевел дух и снова затянул:
-И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
А снится нам трава, трава у дома,
Зелёная, зелёная трава.
— Ты чего, мужик? Пьяный что ли? – Иван поднял глаза. Стоптанные боты, штаны, форменная куртка. И запах. Характерный, ни с чем не перепутаешь, запах. Ох ты, мать ити… Зек! Никак, беглый! Вот тебе и медведь. Какой же это медведь – волчара настоящий! От такого песенкой не отделаешься!
— Да ничего, — Иван старался сохранять спокойствие, не суетиться попусту, — медведей пугаю! – Он вытянулся в полный рост. Нечего на зека снизу вверх смотреть.
— У тебя пожрать есть что, отец? И курить хочется, — спросил незнакомец вполне дружелюбно.
«Начинается. Пожрать дай и покурить, а еще выпить и переночевать впусти» — с опаской подумал Иван, но виду не подал. Нельзя дергаться перед этим мужиком, нельзя заискивать, но и нарываться не стоит. Ишь, ты, «отец»… Ровесник Ивану, а отцом величает, жулик. А, может, и убийца. Ох, ты, итить колотить…
— Да забыл с собой взять, поспешал. А вот курить – найдется, — Ваня протянул мужчине пачку.
***
Мирон около месяца шастал по лесам. Весь поистрепался, оголодал. Скинуть бы эту куртку, так ведь как в лесу без куртки. И так мошкара заела, да клещей нацепил, только успевай выдергивать. Была удача – наткнулся на сумасшедшего отшельника. Хоть наелся и харчей со спичками приобрел. Но к отшельнику в гости нагрянули какие-то туристы. Взяли моду – на дурака смотреть. Чего на него смотреть, он от людей в самую чащобу забился – и тут покоя нет. Пришлось драпать. А так бы Мирон пожил у отшельника. Отожрался бы хоть. Одно плохо – не курил чудак. А курить Мирону хотелось до дрожи в коленках.
Еще неделю болтался. Пару раз хуже зверя, чуть ли не ползком шоссейку переползал. Сколько его будут еще искать? Да кому он сдался? Не маньяк какой! Да и сел по бытовухе, хоть и мокрое. Ну не может он в неволе сидеть – сдохнуть проще! Мирон – птица вольная!
Нипочем бы Мирон к этому фраеру не подошел, да больно дух от него хороший. Ягодки собирает, да смолит на весь лес – скулы сводит. Курить бы, да корку хлебную сгрызть! И дальше – в бега. Хотя… Куда бежать? Как бежать? Отлежаться бы где-нибудь, да потом до Питера добираться. Там хаза надежная – затеряться не хуже, чем в лесах можно…
Мужик подозрительно глядит. Но не злой – видно. Сдаст, не сдаст? Такие ведь всякое могут. Вот сейчас достанет телефон и позвонит… Ой, позвонит, сердце чует.
Мирон затянулся с жадностью. Он все еще раздумывал: уходить или повременить? Ведь догадался фраерок, по глазам видно… Но что-то подсказывало – лучше сматываться, не будить в мужике хомяка.
Мирон испарился, только его и видели. Ноги сами несли его вдоль бровки через болото. Если бы вынесло его на сухое место. Или к речке какой, чтобы обмыться. Глядишь, на дачи выйдет. Город слышно – машины слышно. Небольшой городишко, поди, и сады есть. А там участки заброшенные, без глазу чужого, любопытного, бабского. Отлежаться бы. Похавать чего… У-у-у-у, тоска…
Злые ели разодрали все лицо Мирону. Он злился. Он вообще легко вспыхивал. До бешенства. Он чувствовал, что опять закипает. И вдруг – как в сказке: зеленая полянка, маленький домик. И старенькая Нива около невысокого забора. На заборе деревянный журавлик сидит – народное творчество. Вместо флюгера хозяевам. Вокруг – никого.
Мирон подкрался к участку. Тишина. А машина и не закрыта даже! Да кто же такой тут олень безмозглый? Мирон скользнул к автомобилю, приоткрыл дверцу, пошарился в бардачке, где как миленькие лежали документы и права. А на фотке – тот самый, лесной фраерок! Вот это удача! Пока он там мокрые штаны стирает, Мирон укатит. Кто будет разбирать эти фотки? Рожи-то почти одинаковые! Одежу бы раздобыть еще.
Обожгла мысль – заложит ведь! Как пить дать! Один он тут или с бабой своей? Может, она в домике притаилась, да еще и на кнопки давит – полицию зовет.
Судьба Ивана уже решалась. Вот так – очень просто. Нет свидетелей – нет дела. Мирон змеей вполз в дом. Пусто. Сумки с продуктами брошены в угол. Пошелестел пакетами – достал кусок копченой колбасы и хлеб. Жадно проглотил. Притаился у двери. Финка надежно грела тело во внутреннем кармане. В Мироне проснулся зверь: решительный и безжалостный.
«Прости, фраер. Но жизнь такая – или ты меня, или я – тебя» — подумал Мирон. Он потихоньку выглянул в окно веранды – так и есть – чешет по тропинке. А ведь ничего не сказал про домик свой! Не любит гостей. Торопится. Боится. Овцы всегда боятся.
***
Иван, правда, торопился. Что-то нехорошее чувствовал. Взгляд волчий, что ли? Отворил дверь домика и замер на пороге. Запах. Чужой запах. Немытое тело, гниль и тлен. Иван шагнул вперед и тут же почувствовал острую боль под лопаткой. В спину ударил, сволочь!
Ноги его подкосились. Еще один удар. В спину. И еще.
Иван рухнул на пол.
***
Мирон спешил. Надо спрятать тело. Собрать в доме все, что необходимо в пути, и делать когти заборами, огородами. Он протащил мужика добрых полкилометра до болотной распадины, упрятанной колючими еловыми ветками. Кое-как закидал тело мусором и хвоей. Тщательно вытер нож о траву и ринулся обратно.
Прихватил с собой удочку. Для вида. Кто из гайцов прицепится к неказистому на вид рыбаку? Лагерные шмотки Мирон прикопал – сжигать не было сил. Переоделся в рабочую одежду Ивана. Обшарил полки и шкафы. Выезжать решил ночью под видом рыбачка. На зорьку собрался, что такого? А пока – хоть поесть немного, да вздремнуть. Место тихое, глухое. Вряд ли кто сюда сунется.
***
Тоня осторожно пробиралась через заросли борщевика. Небо было светлым, тропинку отлично видно. Вот и полянка заветная. Маленький домик стоял одиноко, нахохлившись. Возле ограды – машина. Тишина мертвой не казалось: скрипел монотонно, как немазанное колесо, коростель.
Тоня насторожилась, неправильно все как-то. Что-то пугает. То, что света нет – понятно. Электричество отсутствует, да и керосиновой лампой Ваня не пользуется: спать ложится вместе с закатом и просыпается вместе с рассветом.
Тоня пригляделась внимательно, и ее обожгла страшная догадка: в доме кто-то чужой! Журавлик смотрел в другую сторону!
C этим журавликом — отдельная история. Ваня когда-то его смастерил и возле калитки посадил.
— Это сторож наш, — сказал.
Хитрым способом к журавлику был приделан рычажок. Если кто посторонний на участок зайдет, журавлик сразу голову в другую сторону поворачивал. Хозяева, коли заходят, сразу поворачивают журавлика на место. Жест, отработанный годами. На автомате. Ни Ваня, ни Тоня, ни дети про это не забывали. А тут кто-то чужой, коли не повернул Журавлика.
Но ведь машина стоит. Что же это? Забыл Ваня? Н-е-е-е-т. Ваня не забыл. Ваня просто… в беде!
Кровь застыла в жилах. Что же делать? Звонить в полицию? Что говорить?
«Мне кажется, что в мой дом кто-то залез?» или «Не могу найти своего мужа!» Объяснять полицейским про журавлика? А между тем, Ване, наверное, требуется помощь. Вдруг его пытают? А вдруг его… Ой, нет! За что его убивать? Даже машину не тронули. А, может, они уже ушли, бросив Ваню на произвол судьбы? Господи, что же делать ей, Тоне?
Она упала на траву и по-пластунски поползла к машине. В багажнике нивы всегда лежал топорик и пила. Ваня по пути не ленился подбирать упавшие, распиленные дорожниками и брошенные в кювет за ненадобностью деревья. При этом он все время возмущался нерадивости работников.
— Дрова бешеных денег стоят. А тут первоклассную березу – и в канаву…
Тоня подползла к заднему колесу, притихла. В доме – ни звука. Быстро, быстро привстала, нажала на кнопку, выхватила топорик и снова легла. Цепким взглядом заметила: в багажнике лежали одеяла, котелок, собранное удилище, веревки и продукты. Зачем-то брошен Тонин плащ и красивый плед с дивана. Ваня никогда не брал с собой на рыбалку Тонин плащ. И уж, тем более, плед! Дело чужих, недобрых, загребущих рук.
Подползла к колесу и укрылась за ним, боясь вздохнуть. Уже светало. Тоня испачкалась в грязи, в росе и… в чем-то липком. Взглянула на свои руки и… похолодела. Кровь! От калитки к лесу примята трава, и трава эта была вся в крови! ВАНЯ! ВАНЕЧКА! Ей хотелось дико заорать, но она собрала последнюю волю в кулак! И вовремя!
Скрипнула дверь: из домика вышел какой-то мужик, одетый в мужние вещи. Походка у мужика пружинистая, нечеловеческая… Как у хищника, настороженная. Под ногами не хрустнет ни один камешек, не ляжет ни один цветок. Разбойник, озираясь, подошел к машине. Тоня слышала его дыхание! Вот он открывает водительскую дверь, и, словно почувствовав что-то, медленно поворачивает голову вправо…
И Тоня с диким криком обрушивает на эту ненавистную голову топор! Судьба такая, или провидение (отвел Господь грех от бабоньки), но Мирон должен за свою поганую жизнь Тоню благодарить. Удар не лезвием направлен был, а обухом! И того достаточно – свалился Мирон без памяти возле Нивы.
Руки у Тони дрожали… Она снова открыла багажник, достала веревки и завязала на руках и ногах гаденыша первоклассные морские узлы, как Ванечка учил! Связав преступника, метнулась в дом, но уж надежды не имела, что найдет там мужа живым. Как собака, ринулась по кровавому следу, к лесу. Кусала губы, плакала и боялась смертельно, пока не услышала совсем рядом ровный гул мотора.
Замерла, слилась с деревом: вдруг сообщники? И увидела шашечки такси, которое накануне привезло ее к обочине, поросшей борщевиком.
— Женщина! Женщина! – да черт ее дери, что тут вообще происходит? – бурчал молодой басок, — Ох ты ж, твою дивизию! – увидал связанного бандита.
— Остановитесь, остановитесь! – крикнула Тоня.
Парень поднял голову. По спине его пробежали мурашки. Чертова баба свалилась на его голову. В ночь, в никуда шагнула… А ему не все равно. Вот такой он дурак! На полдороге в город развернулся и поехал обратно. Его мать однажды вот точно так и ушла, вся папашей избитая. Никто ее не остановил. А она прошла по пляжу, набитому народом, шагнула в воду и… Больше не вернулась. И эта – туда же!
Все, что угодно таксист ожидал, но только не этого! И как женщина с таким бугаем расправилась? Кто он? Кто она?
— Помогите! Он убил моего мужа, — кричала странная женщина, — трава вся в крови! Он, наверное, его в лесу спрятал!
Парень быстро набрал номера: 02 и 03.
***
Первое, что увидел Мирон, очнувшись, было решеткой. А второе – красная ментовская рожа.
— Ну, Степан Алексеевич Миронов, допрыгался? Теперь к сто девятой прибавится триста тринадцатая – побег. Сто пятая, часть тридцатая – попытка убийства. Сто шестьдесят первая – грабеж. И на погоны тебе – сто шестьдесят шестая УК. РФ. Угон, голубчик!
У Мирона дико вращались глаза, рот обнесло пеной. Он в ярости заорал:
— Ты че, начальник, мне фуфло впариваешь? С хрена сто шестьдесят шестая? Волчара позорная, внатури! А-а-а-а! С-суки-и-и-и! Га-а-а-а!
***
Ваню успели спасти. Врачи так и говорили:
— В самый последний момент! В самый последний! Чудом не задеты важные артерии. Но крови, все-таки, вы, мужчина, потеряли достаточно! Это чудо! Чу-до!
Иван, оклемавшись, увидел подле себя дорогую Тонечку.
— Как ты, Ванюшка? Живой, Слава Богу. Лежи, лежи. Молчи!
— Как ты догадалась? – прошептал Иван.
— Журавлик твой, журавлик предупредил!
Иван закрыл глаза. Ему еще предстоит узнать, какая отважная и смелая, какая необыкновенная его обыкновенная Тонечка.
Впрочем, он и так это знал. Всю свою жизнь!
Автор: Анна Лебедева
