Люська крутила в руках чашку с темной жижей. Тонкий густой ручеек нерастворившегося порошка нехотя сползал по стенкам фарфоровой посудины. «Женщина есть чаша», — почему-то подумала Люська и уже открыла рот, чтобы это сказать, как на нее цыкнули:
— Молчи! Ты молчишь уже! Все. Все твои слова здесь, — тетка в темном неопрятном платке забрала у нее из рук чашку и с тихим бормотанием перевернула ее на блюдце.
Люська почувствовала себя полной дурой, но рот закрыла. Сама пришла, в конце концов. Никто ее не гнал.
Вообще, если б ей ещё неделю назад сказали, что она пойдет к гадалке, то она бы громко рассмеялась в голос. Может быть, даже неприлично громко рассмеялась. Ей тогда казалось, что в этом есть капелька шарма — иногда вести себя чуточку неприлично.
Казалось ей так ровно до тех пор, пока однажды в пятницу она не застала в неприличной позе своего Юрку. Хотя Юрка был ещё ничего так, а вот Светка на нем — ну совсем неприлично смотрелась.
Следующие выходные тоже прошли под знаком неприличности. Люська неприлично много рыдала и неприлично много бухала. Ну как «бухала»... Рассказывала всем желающим, какая Светка стерва, Юрка козел, а она, Люська, дура. Рассказы приправлялись вполне себе приличным винцом, но было его столько, что говорить об этом все же неприлично.
Кто и когда ее надоумил идти к гадалке, Люська не помнит. Но утром в понедельник, обнаружив у себя на кухонном столе записку, накарябанную карандашом для глаз на столовой салфетке, решила позвонить. В записке значилось: «Любовь Михайловна, гадает на кофе». И телефон. Почему-то Люська решила, что на кофе гадать — это не то, что на каком-нибудь таро или, прости господи, рунах. Это почти прилично.
Вот и сидит она, захлопнув рот. Смотрит на странную тетку в неопрятном платке. А та, щурясь, рассматривает отходы Люськиной жизнедеятельности. Ну жижу от выпитого кофе, то бишь.
— Ждет тебя черная година, — произнесла гадалка замогильным голосом и нахмурилась.
— Какая-какая гадина? — Люська сразу представила Светку, но, вообще-то, та была рыжая, а не черная.
— Период у тебя в жизни сложный, говорю, — гадалка еще раз посмотрела в чашку, — жопа полная, короче.
Тут Люська вспомнила неприличную Светкину жопу и согласно кивнула головой:
— Ага, полная.
— Ну, сама все знаешь, мужик от тебя ушел, с работы увольняют...
— Это не он ушел, — гордо вскинула курносый нос Люська, — это я его... Стоп, как это увольняют? Никто меня не увольняет!
— Да ладно, — гадалка приподняла на лоб затемненые очки и ткнула Люське в нос чашкой. — Вот видишь, тут черточка, потом ямочка и вилюшечка. Значит, провал у тебя в карьере. Уволят.
Люська пялилась в чашку, силясь увидеть ту самую вилюшечку. Она ей почему-то казалось особенно важной.
— Да вроде никто не говорил про увольнение. Так, все отделы понемногу сокращают, но меня, вроде, не трогают.
Юрка и скачущая на нем Светка резко отошли на второй план. Личная жизнь, конечно, штука нужная, но по-настоящему важной для Люськи всегда была только ее работа. Любила она ее давней и взаимной любовью. Искренне радовалась, выстраивая ровные колонки годовых отчетов, и получала почти физическое удовлетворение, когда цифры сходились до копейки. Нет, не так. Вот когда не сходились, а потом Люська находила ошибку, выправляла и все сходилось — вот это был настоящий кайф! Особенно, когда получишь премию и оплатишь ипотеку. Восторг, экстаз и оргазм — три в одном. И все это потерять? Да какой тут, нафиг, Юрка?
— И что же мне теперь делать? — то ли выпитое накануне вино, то ли пережитый стресс полностью выключили у Люськи критическое мышление. В увольнение она поверила безоговорочно, хотя вилюшечку так и не увидела. Гадалка покрутила чашку под разными углами. Надела очки, потом снова сняла их.
— Ищи силы внутри себя, — глубокомысленно произнесла тетка. — Ты — чаша наполненная, перестань поить собой других и начни уже сама распоряжаться своим ресурсом.
— Чего? — у Люськи в голове была полная мешанина из вина, гадин и цифр, среди которых самой яркой была цифра ежемесячного платежа по кредиту.
— Ты кем работаешь? — гадалка отставила чашку в сторону и смотрела на посетительницу, закусив дужку очков.
— Бухгалтер я, — Люська совсем растерялась.
— Ну, бухгалтер работу себе всегда найдет. А пока будешь искать — вспомни, чем увлекалась. Бусы на тебе, вон, непростые.
Люська потрогала рукой бусы из бирюзы и мелкого жемчуга, которые сплела себе прошлым летом.
— Это я сама сплела, — голос у нее был тихий, растерянный.
— Ну вот, видишь, какая красота. Наверняка, все подружки такие же просили.
— Ага, просили, — Люська вспомнила, как у нее выпрашивали такие же... И подружки, и девчата на работе, и даже Саня — айтишник своей невесте такие заказал. Ей тогда, вроде, и деньги какие-то заплатили...
— Ну вот, этим и займись, если нравится.
Люська вспоминала, как бусинки собираются в рисунок, сперва разрозненный и непонятный, а позже — когда нити складываются нужным образом — в тонкий, затейливый, необычный... Это было почти как с цифрами в отчете. Только это она могла держать в руках, показывать другим. Глаза ее заблестели. На губах заиграла несмелая улыбка. Пальцы сами собой перебирали бирюзу на шее.
Гадалка смотрела на нее и улыбалась:
— Ну что, нашла?
— Что «нашла»? — не поняла Люська.
— Точку опоры свою нашла? Крылья? Те, что над любой бедой взлететь позволяют?
Люська медленно кивнула головой. И правда, переживет она все. Ведь она чаша наполненная, и может силы брать в самой себе. Увольнение — это тяжело, но не смертельно. А Юрка... Про него она уже и думать забыла.
— Нашла, — голос у девушки звучал уверенно. Ни былых слез, ни сомнений уже не было слышно. Тут ей на ум пришла какая-то хитрая мысль. Люська прищурилась и, будто планируя что-то, спросила: — А когда меня уволят?
— Да откуда ж я знаю?! — ошарашила ее ответом гадалка.
— А... Там в чашке не видно?
— В чашке тут видно, что ее помыть надо. Больше ничего. А все остальное в человеке видно. Может, и не уволят тебя вовсе, но о хахале своем-то, поди, уже не переживаешь?
Люська удивлённо вскинула бровь. Возмущение приподнялось несмелой волной где-то внутри и тут же притихло, разбившись о насмешливый взгляд тетки.
— Так вы не гадалка?
— Почему? Гадалка. Только в людских глазах больше видно, чем в грязных чашках. Но разве я тебе дала плохой совет?
— Хороший, — все слова тетки сложились в единую мозаику. — Искать ресурс внутри себя. Хороший совет.
— Ну вот. С кем бы ты ни расставалась, кем бы ты ни работала. Ты, когда тяжело, в первую очередь, в себя загляни.
Люська опять задумчиво кивнула головой. Тут, будто вспомнив что-то, встрепенулась:
— А можно спросить?
— Чего?
— А вы кем работали?
Гадалка снова надела очки и приосанилась:
— Учительница я! Младших классов. Сейчас на пенсии.
Люська непроизвольно открыла рот. Ну что ж. Урок ей преподнесли хороший. Пожалуй, пора браться за домашнюю работу.
Автор: Анна Москалева
