Моя бабушка не ходила в церковь. Она подолгу сидела по вечерам, закрыв глаза, и беззвучно разговаривала с тем, в кого верила. И — помогала, помогала, помогала.
Однажды я спросила её и она ответила. В начале сорок второго бабушку эвакуировали, с двумя детьми.
Эшелон с полуголодными измождёнными людьми месяцами стоял в тупиках, пропуская фронтовые поезда…
Четыре месяца спустя бабушка похоронила старшего, четырёхлетнего Федю, голыми руками выкопав для него неглубокую яму на придорожной косе. Младший, шестимесячный Гена, был привязан к груди. Он напоминал кусок мяса, обопревший — в день выдавали две кружки воды, которыми не утолялась даже жажда…
Измученный, и уже давно разучившийся плакать, с младенчества поняв бесполезность крика — высохшая грудь матери почти не давала молока.
Ещё несколько месяцев спустя эшелон разбомбили. Полуконтуженная бабушка с сыном долго лежала на обгоревшей косе, а потом медленно поплелась по уходящей в поля тропе. Она не помнила, сколько шла, но шла, прижимала к себе сына, боясь посмотреть на него, потому что почти не улавливала дыхания. Она и сама дышала с трудом. Стоял июльский полдень, изнуряющая жара, ни капли воды, и ни крошки хлеба… Бабушка шла и шла.
Вокруг не было ни души, и впереди не виднелось ни одной крыши. Только поле, лес, зной, и бесконечная тропа. Сколько это продолжалось, она не помнила, счёт времени отключился. Потом силы ушли. Ушла надежда. Истончилась до предела вера.
Бабушка бессильно опустилась на обочину, прижав к себе почти бездыханное тельце сына. Она роптала. Потом сил не стало и на это, и бабушка взмолилась о смерти. Ей хотелось умереть раньше, чем придётся увидеть смерть второго ребёнка.
Она не поняла, ЧТО случилось, но почувствовала, что кто-то тронул её за плечо. Бабушка подняла полубезумный взгляд и увидела перед собой босую, с огромными растрескавшимися пятками, немолодую селянку. Та смотрела на неё так, словно всё-всё про неё знала. Потом сказала пару каких-то незначительных слов, раскрыла перекинутую через плечо холщовую сумку и щедро оторвала руками половину огромного домашнего круглого хлеба. Минуту спустя оттуда же была извлечена бутылка с молоком, заткнутая в горле бумагой.
— Ешь, а потом иди… скоро будут люди, — сказала женщина, и медленно пошла по тропинке вперёд.
Бабушка очнулась через несколько секунд, вскочила на ноги, прижав к себе бесценный дар, чтобы отблагодарить спасительницу, но той не было…Нигде.
Бесконечная тропинка отчётливо виднелась до горизонта, и не увидеть идущего по ней было нельзя, но женщина исчезла, как сквозь землю провалилась.
Бабушка поела, покормила сына, и двинулась в путь, приготовившись идти долго, но не прошло и двадцати минут, как впереди выросло село, которого тоже нельзя было бы не заметить. Откуда оно взялось, бабушка не поняла. Она искала свою спасительницу, описывая её всем жителям селения, но никто не мог понять, о ком она говорит. Не оказалось её и во всех близлежащих деревнях.
Бабушка не ходила в церковь…Она говорила, что верить — это не ставить свечи и просить, а благодарить, и помогать всем, кто в этом нуждается. Так и жила. Так стараюсь жить и я. Чудес не бывает, бывает свет, на который ты идёшь…
Автор: Лиля Град
