Метель

Метель была страшная. Дороги замело — ни пройти, ни проехать. Дверь подъезда не открыть: наглухо заметена тремя метрами снега, и даже откопаться не получится. Все-таки город не северный, и дома́ не слишком рассчитаны на подобные выпады со стороны стихии. В общем, настоящее бедствие, без шуток.

И в эту ночь у Натальи умирал отец.

Инсульт. И нет ни «скорой», ни спасателей, чтобы помочь. Только она, молодой врач-невролог, да небольшой домашний запасец лекарств и инструментов.

Папа упал на кухне, ставя чайник на плиту. Наталья не видела, как это случилось, но инсульт определить — задача для первокурсника. Ей-то было несложно сразу распознать апоплексию и понять, что вне больницы папа до утра не дотянет.

Наталья позвонила всем, до кого только дотянулась, даже в полицию. И ответ был один: «Ваш вызов принят. Как только появится возможность, к вам прибудут наши сотрудники».

Никто не придет на помощь, это было ясно. Но она не простила бы себе, если бы не испробовала все. Папу она долго и тяжко тащила на кровать, а он лишь мычал, полностью парализованный. Антикоагулянты нельзя. Значит, аспирин, потом преднизолон внутривенно, от отека мозга. Измерила давление: пониженное. Значит, бисопролола не нужно.

Остается только ждать. Наталья действовала, словно машина. По инструкциям, по учебнику. И эмоций никаких не было, одна лишь внутренняя пустота.

Потом, в довершение всего, вырубился свет. В квартире стало темно и как-то тесно. Словно вся мебель распухла раза в полтора, а воздух уплотнился до вязкости сиропа, и звуки стали резкими и громкими. Дышал папа. Хрипло, но ровно. Без стонов — уже хорошо. А сама Наталья, казалось, вовсе не дышала.

— Скорее бы утро, — тихо сказала она. Просто для того, чтобы услышать собственный голос; чтобы убедиться, что еще жива.

И в этот самый момент в дверь оглушительно постучали.

Наталья одновременно испугалась и обрадовалась. Помощь пришла, больше-то стучать некому! Она рванула к двери, ударившись обо все углы, что встретились по пути. Нащупала замок, открыла дверь. В глаза ударил яркий белый свет фонарика.

— Привет, — сказал с той стороны слепящего пятна мужской голос, до мерзкого знакомый.

Это оказался всего лишь сосед. Гадкий тип по имени Василий, страдающий оголтелым инфантилизмом. Она его терпеть не могла. Сорокалетний мужик был словно пятнадцатилетний подросток, которого спустили с цепи родительского присмотра. Он был раздолбай, который мог полгода ходить лохматым, словно натуральный дикарь, а потом выбриться в ирокеза и покрасить гриву в едко-зеленый, мог подраться с участковым, мог совершить сотни безумств. Он мог нигде не работать. И при этом — жить.

Для нее, потратившей детство и юность на конспекты и зарисовки кишок, костей и черепов, его жизненное кредо было оскорбительным. Такие, как он, не должны жить в нормальном обществе.

Наталья хотела захлопнуть перед ним дверь, но сосед бесцеремонно сунул за порог ногу. Это была явная наглость и вторжение на грани уголовки.

— У вас все в порядке? — спросил он.

— Ногу убери, — сказала она строго.

Она его боялась, и всякий раз, когда они хоть как-то контактировали, она категорически шарахалась от него.

— Ладно, — он и впрямь убрал ногу, а заодно опустил фонарик. — Просто я подумал, что вам, может быть, помощь нужна.

— Не от вас.

— То есть все-таки нужна, — проявил проницательность Василий. — Водой запаслись? Есть у вас вода?

— Боже мой, да в чайнике! А нет — так из крана наберу! — она возмутилась и снова попыталась захлопнуть дверь.

Бесцеремонный тип! Но на этот раз Василий не стал совать ногу. Он сунул на порог пятилитровку воды. А потом ушел в свою квартиру. Которая через стену. Через стену, которая не защищает от его пьяных воплей, от гитарных запилов и бесталанных экспериментов с губной гармошкой.

— Невозможный гад, — проворчала Наталья.

А потом призадумалась. И пробралась на кухню. Так и есть: краны взвыли хором опустевших труб. Пятилитровка так и осталась торчать на пограничной полосе между ее квартирой и внешним миром.

А потом Василий принес пачку батареек и фонарик. О чем она, врач, совершенно не подумала. А ведь именно ей было бы уместно стать всеобщей спасительницей, хотя бы в пределах подъезда.

— Мне хочется послать вас к черту, — призналась Наталья, когда Василий вручил ей заряженный фонарик.

— Посылайте, — пожал плечами Василий. — Скажите только: как ваш отец?

— А вы с ним бухали, что ли? Какое вам дело?

— Не бухал. С ним. Как он? — прямо и твердо спросил Василий.

— Инсульт... — вырвалось у Натальи. — «Скорая» нужна...

Василий резко развернулся на пятках своих стоптанных шлепок и исчез за своей обшарпанной дверью. Наталья осталась одна. С умирающим папой. С пятилитровкой воды и с фонариком.

— Он гад, пап. Серьезно, гад. Дворовый алкаш — ты сам их переловил на добрый полк...

Фонарик, кстати, был самым настоящим благом. Она сумела определить давление у папы, найти в своих запасах бутыль с глюкозой и наладить капельницу. Попыталась поставить чайник— не вышло! Даже газ заткнулся! Ей хотелось плакать. Она, дипломированный невролог, не может спасти единственного человека, который ей дорог. И все оттого, что выпало слишком много снега разом? К чему тогда годы учебы, интернатуры? Настолько беспомощной Наталья себя еще не чувствовала.

А потом опять явился Василий.

— Вам сейчас явно плохо, Наталья. Беду я чувствую, уж поверьте, — он был одет во что-то очень меховое, полярное. Прямо как первопроходцы Арктики на черно-белых фото. И в руках у него был баул, туго набитый чем-то из той же оперы — пухлые рукава и вязанные носки торчали из-под незастегнутого клапана.

— Не верю. Но проходите уж, — сдалась Наталья.

— Возвращаю вам приглашение, — сказал Василий, переступив порог. — Папу вашего мы можем доставить, — пояснил он. — Вы врач, вы будете за ним следить. Я — человек, худо-бедно умеющий ходить по снегу. Ваш папа — натуральный боец. Втроем мы справимся.

Он расстегнул баул. Достал толстенный спальный мешок...

— Сюда запакуйте дядю Витю... Виктора Палыча... — Василий засмущался, словно подросток. — Папу... — наконец, выдавил он. — Шины у вас есть?

— Есть. Наложу, — коротко и деловито ответила Наталья, и сама поразилась, как легко у нее это получилось. Прямо как в больнице, когда привозят «острого», а рук не хватает.

— Значит, сперва шины, а потом мешок, — скомандовал Василий.

Наталья не привыкла, что ей отдают приказы. Обычно она — хозяйка ситуации. Но ей не были нужны сейчас факты и здравый смысл. Ей была нужна помощь, надежда и участие. И самый гадкий человек вдруг предоставил и то, и другое, и третье.

— С чем мы справимся все-таки? — спросила Наталья, накладывая папе шейную шину.

— От нас до больницы скорой помощи — полтора километра, — пояснил Василий. — Если гора не идет к Магомету из-за заносов и сугробов...

— То есть, мы сейчас идем до больницы? По сугробам?! — ахнула Наталья.

— Да, в вашем меде этому не учат. А я не могу иголку в вену воткнуть. Все мы учились понемногу, да все не тому... — пробурчал Василий из-под своего лохматого клобука. — Скажите, у дяди Вити как с позвоночником?

— У кого? — сперва не поняла Наталья, но потом как-то со скрипом перестроилась. Нелегко все-таки согласиться с тем, что в рыхлой общине обыкновенного подъезда твой папа, грозный полковник МВД на пенсии — просто дядя Витя, безо всякого пиетета.

— У папы, — как-то резковато рявкнул Василий, выкапывая из баула еще какой-то мохнатый скарб.

— Грыжа «эл-пять — эс-один», но выражена слабо, показаны миорелаксанты, — машинально ответила Наталья.

— Я на руках его два этажа пронесу? — спросил Василий. — Или носилки необходимы?

— Носилки. Однозначно.

— Жди… те, — сказал Василий и мохнатым призраком исчез в темноте подъезда.

Снизу послышался металлический стук, потом лязг звонка, приглушенные разговоры. Мучительно долгие разговоры. Наконец, гаркнуло.

— Пошли вы, мажоры! А ты, Илья, носа при мне на двор не кажи — поломаю шнобель твой! — Василий был в своем репертуаре.

Наталья вздохнула. Нет, ничего не выйдет.

Снова стук. Потом опять приглушенный разговор. Приглушенные шаги на лестнице.

— Проходим тихо, ничего не ломаем, — по-хозяйски распорядился Василий, появившись на пороге.

Мимо него в квартиру полезли люди. В темноте Наталья не сразу признала в них супружескую пару со второго этажа. Тоже, признаться, не самые приятные люди. Без машины, вечно в какой-то нужде. Таких людей Наталья называла «стыдными». Но у этих стыдных людей оказались носилки, сооруженные из двух обрезков старых водопроводных труб и плащ-палатки. Вполне надежные носилки.

Папу запаковали в спальник, уложили на носилки. Василий взялся с одной стороны. Супруги со второго этажа — с другой.

— Ты капельницу держи, — скомандовал Василий.

Наталья не стала спорить. Ей было как-то очень легко и почти радостно: все вокруг решалось без ее усилий, словно само собой, и не нужно было никого ни о чем просить. Она держала капельницу, соседи тащили носилки.

А потом все было сумбурно и суетно. Василий тянул спальник с папой на пластиковых ледянках, словно упряжный вол. Наталья сосредоточилась на том, чтобы хоть как-то не отставать и держать в тепле бутыль с глюкозой. Ей впервые в жизни пришлось ходить по снегу с двумя половицами на ногах. Они по какой-то ошибке назывались охотничьими лыжами, и отчего-то оказались в запасе у пьянчуги Василия.

Сам Василий упорно бодал снежную темень на снегоступах, похожих на ракетки для большого тенниса. Он не терял направления, не плутал...

— У меня тоже есть профессия, — пояснил он. — Просто геологам сейчас больше за компьютером сидеть приходится. А я полевик, и меня поздно переделывать на новый лад.

— Что ж ты за бухло принялся? Неужели других вариантов жизни не было? — попеняла Наталья.

Василий лишь пожал плечами. А потом угрюмо молчал до тех самых пор, пока они не добрались до скудно освещенного приемного покоя больницы. Там, в тепле и уюте, среди привычной цивилизации, теплящейся вокруг аварийных дизель-генераторов, она еще долго пыталась взять ситуацию под контроль. Она командовала бригадой фельдшеров, требовала срочных обследований, личного допуска к томографу. А Василий, мохнатый, как медведь, осторожно осаживал ее.

И когда папу уложили на каталку, когда забрали из ее пальцев уже опустевшую бутыль из-под глюкозы — только тогда ее слегка отпустило.

Наталья заснула здесь же, на липком дерматине засиженной скамейки в длинном коридоре без окон. Василий просто сидел рядом. Тихо так, осторожно. Словно боялся спугнуть нечто незримое, витающее в воздухе вместе с гулкой суетой ночной смены больницы скорой помощи.

Лязгали двери операционного блока, сновали серые от усталости медики. Тянулось время, густое, словно патока, и такое же темное, мутное. А Наталья спала, и снов не было. Прошедшие часы вытравили из нее все, что могло бы присниться.

— Наталья Викторовна, — осторожно разбудил ее врач из ночной бригады. — С вашим отцом все в порядке. Ну, насколько вообще можно быть в порядке после инсульта, конечно. Перевели из интенсивной на отделение, в пятую палату.

— Спасибо, — промямлила Наталья непослушными сухими губами. — То есть...

— То есть, идите домой, — улыбнулся врач. — Вам нужно выспаться. Вы же врач, неделька предстоит адова, вызовут непременно. Так что пока есть возможность, отдохните.

Наталья огляделась.

— Тут был со мной человек... мужчина... мохнатый такой...

— А, супергерой? — врач рассмеялся, и Наталью его смех почему-то уязвил. — Помогает нам. Двоих критических приволок, за третьим пошел. Муж ваш?

— Нет, — вздохнула Наталья.

А в голове промелькнуло: «К сожалению».