Облачка дыма плыли сквозь загустевший таёжный воздух. Подсвеченные солнцем они тянулись, сбиваясь в клубки, а потом растворялись в запахе кедра и сырых камней.
Алим причмокивал губами и пыхтел папиросой. Вот уже две минуты он стоял на берегу ручья и молча смотрел на противоположный берег. Там среди развороченных берёзок на мшистых камнях гнили мёртвые медвежата.
– Поймал-таки, поймал, петушиный сын, – цыкнул Алим, не выпуская изо рта изжеванную самокрутку.
Охотник чуть приподнял голову. Прищурившись, он присмотрелся к верхушкам деревьев – к месту, где солнечные лучи пробивались сквозь кроны. Ветви кедров там переломало, будто метеоритом. Алим представил, как что-то огромное обрушилось с небес, выворотило подлесок и взорвало землю когтями. Затем бросилось на медвежат, одним ударом перебив им шеи…
Где, интересно, была медведица? Бросила детей? Сбежала?
Алим потушил папиросу и расправил подвороты болотников. Закрепив патронташ повыше, чтобы, не дай бог, не намочить порох, он поправил лямки на рюкзаке и для уверенности коснулся приклада подушечками пальцев. Лямка ружья приятно давила плечо.
– Ну, с богом, – выдохнул Алим и пошёл вброд.
Вода сбивала. Сапоги так и норовили скользнуть по заросшим склизким камням. Уже почти преодолев ручей, охотник вдруг почувствовал, как в воздухе пахнуло гнилью. Запах шёл от мёртвых медведей – от них же доносилось мерзопакостное жужжание. Стоя на берегу, Алим не слышал этого звука из-за шума воды – теперь же, подойдя ближе, он отчетливо различил, как гудят и шевелятся мухи в тушах животных.
– Пшли вон! – отмахнулся Алим от гнуса.
Даже полынная мазь вперемешку с дёгтем не спасала от роящихся мошек и слепней.
Стараясь не обращать внимания на насекомых, охотник подошел ближе к медведям. Голова первого детеныша была вывернута на сто восемьдесят градусов. Во рту и в выеденных глазницах копошились личинки. Алим аккуратно коснулся мертвого тела, провел рукой, прощупывая раны под шерстью. Дошёл до шеи… Палец едва не провалился в круглую дырку. Алим раздвинул грязный и липкий подшерсток и нашел рядом ещё одно отверстие – точно такое же, глубокое и аккуратное. Охотник взял хворостинку длиною где-то с указательный палец и ткнул её внутрь. Палочка скрылась целиком, и из ран тут же полезли опарыши.
– Выпил, петушиный сын, – тихо сказал охотник. – Всего до жилочки выпил.
Он осмотрел других медвежат. Все как один – с перебитыми позвонками и укусами в области шеи. В зверёнышах не осталось крови – то, что убило их, высосало всё до последней капли.
Алим встал с колен. Достал самокрутку и чиркнул спичкой – табачный дым разогнал гнус и немного заглушил вонь. Глубоко затянувшись, охотник подошел к кедру с обломанными ветками и посмотрел вверх.
– Отсюда ты на них и напал. Прямо с неба. Звери пришли на водопой, а ты только этого и ждал. Сработал быстро, как умеешь. Сколько ты им оставил? Секунду? Две? Они и понять-то ничего не успели... Не успели как следует тебя разглядеть. Только тень. И смерть.
Алим провел ладонью по изодранному стволу дерева. Щепки торчали из кедра, словно его рвали металлическими крюками.
– Напившись, ты заполз по стволу на макушку. Посидел там немного и улетел. Славнаяохота тебе выдалась, петушиный сын. Сразу три медвежонка. Весь выводок матери – за минуту извёл, а саму мать не тронул. Старая кровь горчит? Ты ведь и её мог догнать...
Охотник глянул на медвежий след, что скрывался за кустами кислицы. Едва заметный, растянутый и неглубокий – мать-медведица бежала в ужасе, бросив детей на растерзание чудовища. Она, как и все звери, боялась Крылатого. Всё живое в тайге боялось его. Потому что всё живое было его пропитанием. И Алим тоже.
– Где ж следы твои, петушиный сын? – ругался охотник, приглядываясь к вытоптанной траве. – Должен же ты был земли чем-то коснуться… Или обронить что-нибудь. Перышко там, или что у тебя растёт? Кто ж ты такой, зараза?
Как и в прошлых случаях охотник не нашел ни единого следа бестии. Только высосанные трупы да поломанные деревья – вот и всё, что оставил Крылатый.
Иногда Алим думал, что это сам дьявол падает откуда-то с неба. Всё, что охотник знал о нём, – это то, что у дьявола были крылья и острые, словно багры, когти, с помощью которых он карабкался по деревьям. Ещё у Крылатого было два клыка, будто у змеи или у летучей мыши. Ими он прокусывал жертве артерии, выпивая затем досуха.
Впервые обо всём этом Алим узнал тремя годами раньше – когда Крылатый выпил его семью.
Вернувшись с охоты в тот вечер, Алим обнаружил избу с пробитой насквозь крышей. Внутри лежала жена – белая, словно присыпанная мукой, с двумя черными ранами на сонной артерии. Пятилетнюю дочь Марьяну он нашел во дворе – с перебитым позвоночником и проломленной головой. Красное платьице осталось нетронутым, только чернели две дыры на детской тоненькой шейке. Крылатый выпил старшую дочь.
Тело младшей Алим так и не нашёл.
За три года Алим прошерстил все окрестности – излазил тайгу вдоль и поперек, обойдя каждый уголок леса в километрах от дома. Но тело Полины так и не отыскал. Крылатый забрал младшую дочь. Забрал впрок, чтобы выпить уже в гнезде…
Охотник тряхнул головой, отгоняя воспоминания.
– Ну ничего-ничего, петушиный сын. Мы с тобой ещё поквитаемся, – сказал он, туша папиросу о мшистый камень.
Охотник по привычке коснулся приклада ружья, затем опустил патронташ обратно на пояс и зашагал дальше – вдоль русла, пробираясь в самую дремучую чащу. Алим шёл на север, зная, что где-то там, в сердце бескрайней тайги, его ждёт Крылатый.
Вечером пришла сырость.
Охотник успел собрать дров для костра да накидать еловых веток под спальник, как вдруг на тайгу навалилась ночь, и из-за деревьев поползли нити тумана. Белые, тягучие. Время от времени их размывал ветер, прилетающий откуда-то с севера. Ветер шелестел травой и качал кедровые ветви. Он то стихал, то вновь набирал силу, трепал седые пряди охотника, что выбивались из-под вязаной шапки.
«Лето кончается, – подумал Алим, затягиваясь папиросой. – Ночи стали больно холодные. Сыро, будто в подполье сидишь».
Охотник чиркнул спичкой и поджег заготовленный комок соломы. Сухая трава вспыхнула, и пламя перекинулось на хворостинки. Через минуту Алим уже грел руки над аккуратно сложенным костерком.
– С огнём-то повеселее будет, – улыбнулся охотник. – Поуютнее.
Алим достал котелок, почистил его куском ветоши и наполнил водой. Затем поставил кипятиться на угли.
– Посмотрим, что у нас осталось… – достав из рюкзака пакеты с едой, Алим прикинул в уме, на сколько дней ещё хватит припасов. – Недельки две точно проживём, – охотник хмыкнул, – а, если растянуть, то и на все три выйдет.
В принципе, подумал он, еда не так уж важна. Алим знал, что может выслеживать Крылатого хоть до самой зимы – с голоду точно не пропадёт. Тайга человека кормит – только руку протяни да знай, куда смотришь. Единственное, что не росло на деревьях и нельзя было подстрелить из ружья – это папиросы и чай. Без табака охотнику становилось одиноко. За пятьдесят лет он привык, что от его ладоней всегда пахнет папиросным дымом вперемешку с дымом костра. Это был его запах – запах выросшего в лесах отшельника, привыкшего разговаривать больше с тайгой, чем с людьми.
А ещё это был запах, который любила жена.
…по ночам она целовала руки Алима и что-то шептала, а он прижимал её покрепче к себе и трогал жадно – тёплую, нежную. Водил мозолистыми ладонями по гладкой коже, от которой пахло лесом, молоком и молодостью. Ольге было всего двадцать семь. Время от времени её запах возвращался в дом по ночам, и, проснувшись, Алим долго всматривался в темноту углов, пытаясь отыскать там призрак жены.
Алим похоронил Ольгу и Марьяну под старым кедром, что рос за избой. С тех пор жена с дочерью стали навещать охотника в лесу. Однажды Алим промахнулся по зайцу и услышал детский смех за спиной. Охотник обернулся мгновенно, но смех уже растворился в воздухе. Словно и не было его вовсе.
Пару раз Алим даже видел их… Но для этого нужна была подготовка и, самое главное, силы. Охотник помнил: вызывать души умерших, будучи измотанным, чревато большими неприятностями. Однажды он так чуть не умер в тайге, когда не смог совладать с гневным духом, что был разбужен его ритуалом. Алим тогда неделю добирался до дома с лихорадкой и головной болью. Ему снилось, будто его заживо закапывают в могиле. Дух танцевал над ним каждую ночь, выкрикивал над ухом угрозы, мешал спать и сводил с ума, наблюдая с верхушек деревьев. Алим даже разглядел его, когда наклонился к ручью, чтобы умыть лицо. Из отражения на него смотрела чёрная тень с оленьими рогами и свиной мордой. После той охоты у Алима не осталось тёмных волос. Всё запорошило сединой.
– Кого только не встречал в этих дебрях, – бормотал охотник себе под нос, – и медведя, и черта – всех видел. И тебя, петушиный сын, увижу. Никуда ты не денешься.
Алим по привычке разговаривал с Крылатым. Больше разговаривать ему было не с кем. Последний раз охотник выбирался на «большую землю» полгода назад – закупить крупы, чай, спички да папиросы. В остальное время Алим либо жил в своём отшельничьем доме, либо уходил в тайгу на несколько месяцев. Патроны он катал сам. Дома стояли пара ящиков с порохом и мешок дроби. Когда-то давно Алим выменял их у заезжих промысловиков на пушнину.
– Что ж темно так, зараза? – цыкнул охотник, оглядываясь по сторонам. – Завтра полнолуние, а не видно ни хрена, хоть в глаза стреляй.
Алим подбросил сухих веток в костер. Пламя взвилось. Круг света стал шире на минуту-другую, но вскоре чернота вновь поползла на охотника со всех сторон. Медленно окружая, тьма пожирала деревья, и из неё рождался лишь туман да беспокойные звуки. Треск веток, шелест крыльев…
Где-то ухнула сова, и Алим удовлетворенно кивнул. Если птицы шумят, значит, опасности нет.
– Схоронился в гнезде, петушиный сын. Набил брюхо, напился… Значит, пора и нам ужинать.
Алим ссыпал в котелок две горсти гречки, посолил, добавил сухого укропа и принялся помешивать бурлящую воду ложкой. Запах еды пробился сквозь дым костра. Охотник почувствовал, как заурчал желудок, поэтому достал из кармана сухарь и начал его неторопливо грызть. Когда каша была почти готова, Алим бросил в котелок пару полосок вяленой зайчатины. Потомил варево ещё пару минут и снял с огня.
– Ух, зараза! – облизнулся охотник. – Пахнет, как будто с печи достал.
Алим ел с аппетитом, выскребая из котелка всё до последнего кусочка. Когда каши на дне уже не осталось, охотник выпил мясной сок и вытер жирные губы рукавом.
– Красота, – повеселел охотник. – Сейчас бы хряпнуть. Да нету…
Спирт у него кончился пару дней назад. Зато осталось кое-что получше.
«Это на потом… – одёрнул себя охотник. – Когда звёзды загорятся, как следует, – тогда и полетаем».
Пока он решил обойтись кружкой крепкого чая. Алим поднялся с лежака и пошёл на шум воды, чтобы ополоснуть котелок. До ручья было недалеко – шагов пятьдесят, но свет костра досюда уже не дотягивался.
Алим подождал, пока глаза привыкнут ко мраку, затем осторожно спустился к воде. Вымыв посуду, охотник вдруг замер и поднял голову. Ему показалось, что на другом берегу среди деревьев промелькнула чья-то тень. Ладонь инстинктивно потянулась к прикладу, но обнаружила за спиной лишь пустоту. Алим мысленно обругал себя, вспомнив, что оставил ружьё рядом со спальником.
Треснула ветка. Алим старался не шевелиться. Он глядел в чёрную пелену за стволами кедров. Там определенно кто-то дышал. Алиму казалось, что он слышит эти хриплые вздохи и свистящие выдохи, хотя из-за шума ручья, этого, конечно, быть не могло. Охотник медленно опустил руку на пояс и взялся за рукоять ножа.
Снова треск. Птицы разом взлетели с деревьев, зашелестев крыльями. Алим успел заметить силуэт того, кто их спугнул. Облегченно выдохнув, охотник отпустил нож.
– Беги-беги, серый, – свистнул Алим в темноту. – Здесь тебе делать нечего.
В чёрной пелене блеснули желтые глаза, а спустя пару секунд зверь покорно ушёл.
«Всего лишь волк, – подумал охотник. – Отбился, видимо, от стаи, а запах каши его приманил».
Усмехнувшись, Алим вернулся к костру. Разлегшись на спальнике, он подкурил от обугленной хворостины папиросу и принялся бубнить себе под нос старую-добрую песенку:
– И однажды на заре вошёл он в тёмный лес. И с той поры, и с той поры, и с той поры исчез…
Костер стрельнул искрами. Алим поднял голову и заметил, что сквозь кроны деревьев наконец пробились первые звёзды.
– Скоро-скоро… – закивал охотник. – Только чаю попьём. И тут же полетим к тебе, петушиный сын.
Чай Алим заваривал такой, что неподготовленный человек мог бы им запросто отравиться. Мало того, что он был крепкий, словно тюремный чифир, так Алим ещё и мешал его с травами, которые в старые времена называли колдовскими, а теперь приписывали к ядовитым. Выпив такого чая, Алим чувствовал, как мысли его успокаиваются, сознание становится мягкими и покорными. Обычно, этого хватало, чтобы как следует всё обдумать, но сегодня охотник собирался пойти дальше. Сегодня он хотел увидеть жену и дочь.
– Полетаем-полетаем… – сказал Алим, доставая из кармана трубку и кисет.
Охотник осторожно развернул тряпичный мешочек. Вместо табака там хранились высушенные и перемолотые мухоморы. Коричневая труха источала кисловато-грибной запах и была похожа на обычную приправу к супу. Охотник взял пару щепоток, забил трубку.
– Поднимусь я, Алим – сын бога лесного, утром ранним да умоюсь водой дождевою, вдохну ветер холод несущий. Отправлюсь я, Алим – сын девы таёжной, из дома дверьми, воротами из двора, пойду в чистое поле, а за ним раздолье широкое, да в тайгу-мать кормящую…
Охотник чиркнул спичкой и сделал первую затяжку.
– …в лесу темном, да в тумане густом летают серые птицы, машут крыльями сизые утушки, да парят меж сосен тихие совы. Как у них крылышки подломились бы, сами бы спустились, перья обломились бы. Сели б они на бугре высоком, чтобы меня Алима не заметили, да стрельбы моей не слыхали, долетела б моя дробь, словно вольно перышко…
После второй затяжки мир дрогнул и замедлился. За ушами запищало, а в груди стал собираться жар.
– …так отдали бы птицы серые мне свои крылышки, подарили б утки сизые мне легкие косточки, да сказали б совы взять их тугие пёрышки.
Дух охотника начал отрываться от тела, подниматься всё выше-выше-выше... Жар в груди нёс его над землёй, словно дым из печной трубы, и через какое-то время Алим почувствовал, что парит над тайгой.
– Несите крылья меня сквозь чащу дремучую, держите кости меня над тайгою могучею. Парите перья по ветру да ведите к дому родному…
Мир ускорился. Звезды закружились на небе, скручиваясь по спирали, – всё быстрее и быстрее, до тех пор, пока все не собрались в одну крохотную песчинку. В этой песчинке дух Алима кружил над тёмной водой, и не было ничего – ни тайги, ни земли, ни звёзд на небе, ни самого неба. Так было секунду, может две, а может и целую вечность. Затем весь мир вдруг взорвался, и свет отделился от тьмы, и Алим полетел сквозь бесконечность, сквозь время – полетел в тот самый дом, что стоял на краю тайги.
В доме горел очаг и пахло свежеиспеченными пирогами. Ольга накрывала на стол. Дочери игрались с кошкой. Алим ужинал с ними, улыбался. Счастливый отец и глава семьи. Семьи, что предпочла жить вдали от людей.
Потом была луна, звёзды и ночь полная шорохов. Был запах хвои и молока. Запах Ольги. Он гладил её, целовал горячие губы, сжимал груди руками и осторожно и нежно входил в жену, стараясь не издавать громких звуков, чтобы не разбудить дочерей. Ольга дышала часто, прерывисто. Впивалась ногтями в его крепкую спину. Они любили друг друга долго, а потом также долго лежали на мокрых простынях обессилившие, чувствуя, как мир кружится и уносит их куда-то далеко к небесам. Алим летел – летел сквозь огонь, гудящий в печи. Летел, превратившись в дым. Летел к звёздам.
А потом вдруг замер и увидел, что снова наступил день.
Дети играли во дворе. Бегали друг за другом в одинаковых красных одеждах. Алим кружил над домом – кружил высоко, не подставляясь солнцу, чтобы не отбрасывать тени. Чтобы не спугнуть.
Под крышей дома была женщина. Алим чувствовал её горячую кровь, бегущую в жилах. Алим был голоден, и от сладкого запаха молодых самок желудок сводило судорогой. Он ждал момента, когда женщина отойдёт от огня, когда она встанет посреди комнаты…
Был треск ломающихся досок, короткий вздох, и вскрик где-то на улице. Взрослую самку Алим выпил за пару секунд, не оставив ни капли. Затем взлетел в небо и обрушился на детёныша. Одним ударом переломил хребет. Эту добычу Алим выпил уже не торопясь, смакуя каждый глоток. Затем лениво взглянул вслед убегающий и визжащей девчонке, что осталась в живых. Выпить её тоже? Алим подумал пару секунд, и решил, что прибережёт на потом. Можно забрать её в гнездо и убить чуть позже.
Он взмахнул крыльями и осторожно схватил девчонку лапой, стараясь случайно не проткнуть хрупкое тельце когтями. Свежая она будет вкуснее. Девчонка перестала визжать и обмочилась от страха. Алим нёс её над лесом – в глухую и непролазную чащу…
А потом время рассыпалось на миллиарды песчинок, и опустилась темнота.
Жар отступил. Охотник понял, что лежит, скрючившись на боку, рядом с почти прогоревшим костром.
– Чтоб тебя, петушиный сын, – выругался Алим, с трудом приподнимаясь на локте. – И в том мире от тебя спасу нет.
Он пошарил рукой подле себя и отыскал трубку. Грибная труха превратилась в пепел. Чудо, что спальник не загорелся, подумал охотник. Мог ведь и задохнуться, пока летал духом под звёздами.
– Значит, не сегодня, – заключил Алим, вытряхивая трубку. – Не пускает меня тайга, к полнолунью готовится.
Он подбросил дров в костёр и раздул угли. Когда огонь вновь заплясал, Алим допил остатки чая и, выкурив очередную папиросу, залез в спальник. Закрыв глаза, он слушал, как тихо потрескивают сухие ветки в огне. Охотник засыпал и думал о том, что скоро доберётся до дьявола. В своих волшебных полётах Алим уже не в первый раз видел, куда Крылатый уносит дочь. Чтобы выследить его, Алиму пришлось самому отрастить крылья. Зато теперь он знал, что до обиталища дьявола осталось совсем немного.
Алим знал: это древнее создание живёт за самой непролазной чащей – там, где лес кутается в пелену гробовой тишины, где не слышно ни птиц, ни мышиного писка. Там, где тайга мертва, и куда не рискует забегать даже самый голодный зверь – там и живёт Крылатый. Там на кронах вековых кедров свито его гнездо. И туда Алим отправится завтра, как только займётся заря. А пока спать… Ещё, пожалуй, только выпить чая с брусникой да выкурить последнюю на сегодня папиросу. Намазать руки и лицо полынной мазью, чтоб не беспокоил гнус. И спать… Слушая, как угольки гудят в костровище да шепчет листвою ветер.
Следующим утром Алим нашёл мёртвого волка. Он лежал посреди поляны всего в километре от лагеря. Сырая трава была смята, словно ночью здесь приземлялся вертолёт, и взрытая когтями земля чернела бороздами. На шее у зверя Алим увидел две аккуратные раны.
– Вот же, петушиный сын… – покачал головой охотник. – Получается, мы с тобой почти встретились. Ай-ай-ай… Как же я не проснулся?
Алим присмотрелся к иссохшему телу зверя. Самка. Молодая. Наверняка, именно эту волчицу охотник видел накануне ночью.
– Вдоль ручья охотишься… Знаешь, что всякий зверь воды ищет.
Охотник опустился на колени и внимательно осмотрел зверя. Гнус ещё не успел облепить труп сверху донизу, а значит, прошло не больше пары часов. Крылатый был здесь совсем недавно.
– На рассвете прилетел.
Алим взглянул на север, где темнели горные перевалы. Здешний хребет был невысок – летом на вершинах даже не лежал снег, но от этого вид становился ещё более мрачным. Чёрные перекаты, словно кости древнего божества, торчали над тайгой, и ветер, спускающийся с этих вершин, нёс лишь сырость и холодную тишину.
– Немного осталось… – тихо произнёс Алим. – Луна не успеет взойти, как мы с тобой встретимся.
Чем дальше охотник пробирался в лес, тем выше становились деревья. Их кроны не пропускали солнечный свет, и Алим шёл в потёмках, несмотря на то, что часы на руке показывали всего-то пять вечера.
Охотник ступал по заколдованной тайге осторожно, стараясь не ломать сухих веток, но каждый его шаг эхом разносился по лесу. В какой-то момент охотник остановился. Замер. В звенящей тишине он услышал, как тикают стрелки часов. Алим достал из кармана папиросу и чиркнул спичкой. Её шипение показалось охотнику таким громким, что он невольно оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли кого рядом.
«Птицы не щебечут, – подумал Алим. – Где-то близко уже».
Говорить вслух он не рискнул.
По привычке Алим коснулся приклада ружья. Проверил, свободно ли прокручивается лямка на плече, чтобы в нужный момент вертикалка сама прыгнула в руки. Дотронувшись до лакированного дерева, Алим вдруг вспомнил, что забыл сменить патроны в стволах.
«Вот ведь старый дурак! – обругал себя охотник, разряжая ружьё. – Кто ж на дьявола со свинцом ходит?»
Алим убрал обычные патроны в карман, а вместо них зарядил два других, у которых на латунных донышках была выведена фломастером буква «С». Таких патронов у охотника было всего пять. На большее не хватило вырученных с пушнины денег. Для пятой пули охотнику и вовсе пришлось переплавить серьги жены.
«Ничего-ничего… Тебе, петушиный сын, и одной хватит. Только бы стрельнуть успеть. Да не промахнуться».
Потушив папиросу, Алим пошёл дальше. И вскоре услышал, как где-то над небом прошелестели два огромных крыла.
Дьявол летел на охоту. Алим не видел его из-за деревьев, но отчётливо слышал, как перепончатые крылья хлопают в небе, удаляясь куда-то на юг. Редкие широкие взмахи – воздух качал верхушки столетних кедров.
– Не заметил… – выдохнул Алим, поднимаясь с мшистых камней. – Значит, будет время. Встречу тебя, петушиный сын, как полагается.
Охотник перехватил рюкзак и быстро пошёл вверх по склону, поднимаясь всё выше к перевалу. Изредка он останавливался, чтобы отдышаться. Сердце стучало в висках и рвалось из груди, но не из-за изнурительного подъёма – уж что-что, а ходить в гору за пятьдесят лет Алим научился, – нет, дело было совершенно в другом. Впервые за долгие годы к охотнику вернулась тревога. Где-то в районе солнечного сплетения поселилась омерзительная щекотка – будто, насекомое тянуло за нервы, и из-за этого мысли Алима путались, а движения стали резкими и неуклюжими.
«Успокойся-успокойся, старый дурак, – приговаривал охотник про себя. – Не хватало ещё, чтобы рука дрогнула. Не для этого столько лет тайгу топтал. Успокойся, кому говорят!»
Но успокоиться у него не получалось. Предвкушение долгожданной встречи вперемешку со страхом заставляли кровь бурлить, и дыхание сбивалось, словно у неопытного мальчишки, не обученного держать шаг.
– Нет, так дело не пойдёт, – покачал головой Алим.
Он присел на выступающий из пригорка камень, достал папиросы и закурил. Руки дрожали. От пальцев пахло дымом, табаком и полынью.
Алим вдруг замер.
«Ну, конечно! – мысленно воскликнул он. – Ты ж, петушиный сын, кровью лакомишься, – всё равно, что гнус. Потому и не заметил!»
Охотник достал из рюкзака алюминиевую банку с полынной мазью, скрутил крышку и заглянул внутрь. На дне блестело совсем немного, но на пару-тройку раз оставалось.
«А большего и не нужно, – подумал охотник. – На сегодня бы хватило, а уж с мошкой как-нибудь справимся».
Скрючив пальцы, Алим выскреб из банки шматок пожирнее и втёр мазь во все оголенные участки кожи. Потом подумал немного, и смазал ещё и вещи, и даже ружьё, стараясь, чтобы полынное масло не просочилось внутрь ствола и ударного механизма.
– Теперь можно и засаду готовить, – зло усмехнулся охотник. – Только гнездо найдём, а там и конец тебе, петушиный сын.
То ли от дыма табака, то ли от случившегося озарения, страх понемногу отступал, и теперь охотник снова шёл в гору, не сбивая дыхания. Шаг. Ещё шаг. Ноги несли его всё выше к перевалу, и вскоре Алим добрался до относительно ровной местности, где кедры приобрели совсем уж фантастические размеры.
Алим никогда в жизни не видел таких деревьев. Некоторые стволы не обхватили б, наверное, и пятеро человек, взявшись за руки. Кроны тянулись так высоко, что охотник долго всматривался вверх, но так и не понял, где заканчиваются деревья и начинается небо.
А затем он повернул голову.
– Мать моя…
Между тремя огромными кедрами, чьи могучие ветви были толще, чем бревна, из которых в деревнях строят дома, – метрах в двадцати над землей, а может, и выше, – чернело, словно спустившаяся с неба туча, гигантское, пугающее, сплетенное из вырванных с корнями деревьев, дьявольское гнездо.
– Сколько ж в тебе росту, зараза? – сказал охотник и опустил взгляд
Он увидел кладбище. Настоящее кладбище.
Земля под гнездом была усеяна костями. Алим боялся сделать шаг, чтобы не наступить на чей-нибудь череп. Маленькие заячьи, напоминалиголовы птиц. Тут же лежали волчьи – с массивными челюстями и загнутыми клыками. Были здесь и медвежьи останки, и бычьи, и козьи – чьих только костей Алим не нашёл.
Сделав пару шагов, он остановился… Человеческий скелет. Лежал, переломившись на поваленном бревне, животом вниз – точнее тем местом, где когда-то был живот. На костях болтались ошмётки сгнившего камуфляжа и лохмотья штанов. На одной из ступней висел сапог. Второй ступни не было. Из уцелевшего сапога попахивало гнилью. Значит, сухожилия не успели окончательно разложиться – трупу год, максимум, два.
Алим перекрестился. Он посмотрел направо и, прищурившись, заметил красное пятнышко, проступающее из-под пушистого мха. Сначала охотник не понял, что это.
А затем воспоминания обрушились на него, словно сваленное дерево.
Алим вспомнил, как ходил по тайге с утра и до ночи, заглядывая в каждый овраг, как корпел ночами над картами, закрашивая квадрат за квадратом. Вспомнил, как в отчаянии бил кулаками по деревьям, как рыдал, уткнувшись в холодную землю, когда очередной день не приносил ничего, кроме крови и стёртых мозолей. Алим вспомнил, как на Пасху дарил дочерям эти платья. Красные платья в белый горошек.
– Полина… Полиночка.
Он упал на колени и подполз к выступающим из-подо мха белым костям.
– Полина…
Красное платье в белый горошек. Сгнившее, позеленевшее. Заросшее пушистойплесенью.
– Я здесь, Полина. Я здесь. Маленькая…
Он соскреб землю. Прикоснулся к детскому черепу.
– Доченька!
Спутанные, тёмные, напоминающие растения волосы. Почерневший серебряный крестик. Алим держал в руках останки дочери – кости и гниль. Всё, что осталось от ангела.
– Маленькая моя… Полина. Доченька!
Ружьё свалилось с плеча охотника. Алим стоял на коленях, согнувшись над детским скелетом, пытался сказать что-то, но слова булькали и хрипели, не желая выходить из горла. Алим плакал впервые за три долгих года. Плакал, как в тот самый день, когда Крылатый забрал его семью.
А когда слёзы закончились, Алим понял, что в эту ночь под дьявольским гнездом станет одним скелетом больше.
И было не так уж важно, чьим именно.
Целлофановые пакеты шуршали в ночной тишине. Грязными ногтями охотник разрывал упаковку – пять слоёв полиэтилена, перемотанные изолентой. Внутри пряталась металлическая фляжка. Выходя из дома, охотник замотал её надежно, чтобы Крылатый не учуял содержимое раньше времени.
В лунном свете блеснул металл. Алим скрутил крышку и вылил заячью кровь под гнездом – в месте, которое хорошо просматривалось из засады. Затем бросил фляжку и пакеты, и поудобнее перехватив ружьё, побежал к высоким камням, где заранее обустроил позицию для стрельбы. Прежде, чем залезть в расщелину, Алим ещё раз глянул на засидку со стороны. Тонкая расщелина между скалами, прикрытая дёрном и ветками – вроде ничего не торчит. Дьявол не должен заметить.
Алим залез внутрь. Было тесно. Камни давили с обеих сторон, но стрелять охотник мог свободно. Это самое главное. Шевелиться теперь всё равно нельзя, поэтому теснота только пойдёт на пользу – удержит тело от случайных движений.
Алим глубоко вздохнул, насколько позволили скальные стены. Затем положил ружьё на рогатину и весь обратился в слух, растворившись в таёжном безмолвии.
Минуты плыли, словно облака по небу. Размеренно, незаметно. Алим потерял счёт времени. В какой-то момент он вдруг заметил, что стало светлее. Луна поднялась над тайгой, и её бледно-голубое сияние пробилось сквозь кроны деревьев, залив чащу серебряным светом. Алим видел, как из низины поднимается белый туман, скрывающий усыпанную костями землю.
Шум крыльев донесся с юга.
Сначала охотник подумал, что это просто гуляет ветер, но вскоре шум приблизился, стал сильнее, и Алим вдруг понял, что уже минуту слышит, как летит дьявол.
Тугие редкие взмахи…
Охотник боялся дышать, вслушиваясь в шелест качающихся деревьев. Шум крыльев становился всё ближе-ближе… Казалось, Крылатый уже здесь, кружит над гнездом, но каждый новый взмах был громче, чем предыдущий. Столетние кедры гнулись за спиной Алима. Хотелось повернуться, взглянуть. Проверить ещё раз – надёжно ли замаскировано укрытие? Не упали ли ветви? Что если он сидит сейчас, как на ладони, с оголенной спиной?
«Успокойся, старый дурак, успокойся…»
Мокрыми пальцами Алим осторожно надавил на язычок предохранителя. Моргнул пару раз, возвращая зрению фокус. Мушка прицела смотрела чуть выше места с разлитой кровью.
«Давай же, петушиный сын… Иди ко мне»
Очередной взмах оглушил Алима. Ветер ударил сверху, пролетел по опушке и закачал ветви кедров. Покатились по земле кости.
Исчез серебряный свет. Дьявольская тень накрыла тайгу, а затем Алим увидел, как что-то огромное и чёрное приземлилось в гнездо. На землю упало несколько сухих стволов. Крылатый обустраивался внутри, словно птица.
«Покажись, сукино отродье… Покажись».
Гнездо было слишком высоко, Алим не видел дьявола из засады. Только глядел, как на деревьях трепещут огромные вытянутые тени.
«Сколько ж в тебе метров, – подумал охотник. – Кто ты, зараза?»
Внезапно стало тихо. Возня в гнезде прекратилась. Алим услышал тугой свист, словно где-то наверху закружился смерч, а затем высокий звук сменился клёкотом выдуваемого ветра.
Дыхание дьявола напоминало шум кузнечных мехов.
Крылатый учуял кровь.
Алим не успел глазом моргнуть, как с неба упала чёрная тень. По опушке полетела пыль, застучали кости мертвых животных, а когда всё улеглось, охотник увидел Его.
«Господи, спаси! – чуть было не вскрикнул Алим. – Дракон! Это дракон!»
Чёрное змеиное тело скользило в тумане, изгибаясь и поглощая лунный свет. Поджатые крылья топорщились двумя горбами – словно покатые крыши домов. Алим видел, как шипы на изгибах цепляют ветви деревьев. Вслед за дьяволом по земле волочился хвост – бесконечно длинный, напоминающий гадюку, только толщиной с дерево. Хвост был покрыт чешуёй, в отличие от самого зверя.
«Шерсть! – мысленно воскликнул охотник. – Он шерстью прикрыт, словно медведь!»
Из-за тумана Алим не мог разглядеть дьявола полностью. Лишь тёмный силуэт в белой завесе – огромный, словно оживший корабль. Змей двигался почти бесшумно, только чуть дрожала земля, когда он переступал с лапы на лапу. На секунду туман расступился. Алим увидел когти – длинные и изогнутые, словно бивни мамонта.
«Поднимусь я, Алим – сын бога лесного, утром ранним да умоюсь водой дождевою, вдохну ветер холод несущий…»
Хриплый свист разгонял клочья тумана. Дьявол принюхивался к крови.
«Отправлюсь я, Алим – сын девы таёжной, из дома дверьми, воротами из двора, пойду в чистое поле, а за ним раздолье широкое, да в тайгу-мать кормящую. В лесу темном, да в тумане густом летают серые птицы, машут крыльями сизые утушки, да парят меж сосен тихие совы…»
Охотник переместил пальцы со скобы на спусковой крючок. Если стрелять, то не разом. Поочередно. Пуля, пусть и серебряная, не пробьёт эту шерстяную броню. Сначала нужно раздразнить – пусть тварь поднимет голову, а потом уже бить по цели.
«Как у них крылышки подломились бы, сами бы спустились, перья обломились бы. Сели б они на бугре высоком, чтобы меня Алима не заметили, да стрельбы моей не слыхали, долетела б моя пуля, словно вольно перышко…»
Тишина.
Выдох…
Мушка смотрит на чёрную тушу.
Вспышка света и грохот. Выстрел разорвал тысячелетнюю тишину и прокатился лавиной по лесу.
Дьявол заревел. Оглушительный, похожий на воронье карканье крик, только в тысячу раз громче, словно сотни труб прогремели разом на низких частотах.
Зверь взметнулся, поднялся на задних лапах и расправил крылья.
«Господь всемогущий! – обомлел охотник – Это же бог! Леший!».
Черная рогатая голова напоминала крокодилью морду. С нижней челюсти свисала шерсть, словно борода из таёжного мха, из верхней выступали клыки. Те самые – длинные и острые, будто иглы, клыки, которые сужались книзу, образуя кривой треугольник. Те клыки, которыми Крылатый прокусил шеи жене и дочерям Алима.
– Вот и пришёл твой час, петушиный сын…
Охотник прицелился точно под нижнюю челюсть. Туда же, куда дьявол кусал своих жертв.
Выдох…
Вспышка и грохот.
Чудовище упало на спину, заревело. И тут же поднялось. Пуля не причинила ему ни малейшего вреда.
«Чтоб тебя, зараза! Не берёт! Не берёт, сука!»
Алим переломил ружьё и дрожащими пальцами вытащил пустые гильзы. Потянулся за новыми, глядя, как мечется существо по опушке. Свистело хриплое дыхание. Огромные перепончатые крылья хлопали под луной чёрными парусами, перекрывали небо, ломали ветви могучих кедров.
«Убью, сукино отродье! Убью!»
Алим перезарядил ружьё. Прицелился, но в клубах пыли не смог различить, где у чудища голова. Огромная чёрная туша извивалась, взмахивала крыльями и поднимала ветер. Дьявол ревел, обезумев. Искал охотника.
«Давай же, петушиный сын… Повернись… Я здесь… Повернись».
– Повернись!
Крылатый взмахнул крыльями, изогнулся. И посмотрел прямо на Алима.
«Чтоб тебя…» – успел подумать охотник, чувствуя, как подгибаются ноги.
Жёлтые змеиные глаза светились во мраке. Они становились всё больше, больше… Зверь бежал к засаде. Земля дрожала от ударов тяжелых лап.
«Стреляй же… Чего ждёшь? Стреляй!»
Руки предали. Палец лежал на спусковом крючке, но Алим не мог им пошевелить – сухожилия одеревенели. Он не мог даже зажмуриться, чтобы выйти из-под дьявольского гипноза.
Дрожание земли. Булькающий и воняющий гнилью клёкот. Зверь в паре метров.
Всё, что смог Алим, – это чуть отклониться назад, сместив центр тяжести. В последний момент завалился на спину между камнями. Огромная когтистая лапа прошила воздух сантиметром выше.
Раздался омерзительный скрип кости по камню, треск, грохот. Когти переломали укрытие, проскребли по скале, а затем застряли. Лапа дёрнулась раз, затем второй. Дьявол заревел от боли. Захлопали крылья.
Алим засмеялся, словно обезумевший.
– Коготок увяз! – заорал он. – Попался, петушиный сын!
Охотник пополз назад, не выпуская ружья. Пополз к выходу.
И уперся спиной в холодный камень.
– Какого…
Алим изогнул шею, посмотрел назад. Там где был вход в расщелину, теперь лежала глыба. Крылатый ударил так сильно, что острый кусок скалы откололся и завалился прямо между стенками, отрезав единственный путь отступления.
– Чтоб тебя, петушиный сын… Поймал, зараза.
Огромная лапа зверя дёргалась. Дьявол пытался освободить застрявший коготь: хлопал крыльями, поднимался в воздух, чтобы дёрнуть под другим углом, но безрезультатно. Костяной багор намертво завяз между скалами.
– Вот и попались, два дурака, – усмехнулся Алим, лежа на спине.
Он не мог поднять голову, иначе свободные когти зверя раскроили бы ему череп. Не мог даже вытянуть ружье. Он лежал, вжавшись в сырую землю между двумя каменным стенами, и задыхался от запаха гнили. Дьявол ревел и бился над скалой. От его запаха Алима выворачивало наружу. Словно из могил поднялись сотни убитых и разложившихся тел.
Крылатый вновь дёрнул лапой. Раздался омерзительный треск ломающейся кости. Дьявол потерял коготь, но освободился. Взмыл в воздух.
Алим успел вскинуть ружьё. Нажал на оба крючка. Вспышка и грохот. Звук выстрела срезонировал от скал, разорвав охотнику перепонки. Алим почувствовал, словно уши проткнули иглой, а затем что-то тёплое и липкое потекло по шее.
Сверху обрушилось огромное, черное, покрытое шерстью тело. Дьявол ударил лапой в расщелину. Ружьё улетело прочь, сломав охотнику пальцы.
А затем Крылатый вновь заревел. Даже оглушенный – Алим различил этот полный боли и отчаянья рёв, от которого дрожали камни. Охотник понял, что кровь идёт не из его ушей – она капает из раны зверя.
«Попал! Дуплетом в шею попал! Две раны…»
Дьявол попытался взмахнуть крыльями, но не смог. Он попытался слезть со скалы, но силы оставили его слишком быстро. Так он и упал. Закрыв телом расщелину. Опустилась тьма, разрываемая какое-то время хриплым дыханием…
Eternity And A Day
Paul Haslinger – Remix
2:11
А затем всё стихло.
Умерший дьявол похоронил охотника в камне.
Тьма и гниль…
Несколько дней Алим пытался пробить ножом толстую, покрытую шерстью шкуру, пока окончательно не понял, что эта скала – отныне его могила.
Силы оставляли охотника, и оставался лишь единственный выход – уйти самому.
Благо, у Алима был нож.
– Ну что ж, – сказал охотник охрипшим голосом, – Полетаем, значит.
Боль была совсем слабой. Лезвие, хоть и затупилось о звериную шкуру, с лёгкостью раскроило руку от кисти до локтя.
Жизнь потекла из охотника, смешиваясь с дьявольской кровью.
– Поднимусь я, Алим – сын бога лесного, утром ранним да умоюсь водой дождевою, вдохну ветер холод несущий…
Он знал, что пришло время. Время умереть рядом с дочерью. Сгинуть вместе с Крылатым – таким же отшельником, познавшим одиночество.
«У нас с тобой одна мать, – думал Алим, читая молитву. – Тайга нас вырастила, прокормила… В тайге нам и умирать».
Кровь уходила, и в груди собирался жар. Зазвенело за ушами, дух охотника был готов вознестись над лесом.
«Тайга справедлива. Тайга всё по местам расставит. Сколько чужих детей мы убили с тобой здесь. Лис, медведей, волков... Сколько раз мы несли смерть им из тишины…»
– …парите перья по ветру да ведите к дому родному. Так было, так есть и так будет вовеки веков. Таково моё слово – слово божьего сына. Аминь!
«Пришло и наше время».
Мир закружился – всё быстрее, быстрее…
Дух Алима летел над водой, и не было ничего, пока реальность не взорвалась, и свет не отделился от мрака. Алим взмыл над тайгой. Расправил перепончатые крылья и полетел сквозь бесконечность, сквозь время – в гнездо, чернеющее на ветвях столетних кедров.
Тайга расступилась и приняла блудного сына.
Алим понял, что вернулся домой.
Автор: Михаил Закавряшин
