Наш терапевт Птичкин сдул на больничный и на мои плечи лёг приём двух участков сразу. В числе первых с утра ко мне вошла грузная седая бабушка. Судя по пухлой карточке – Буркалёва Глафира Ефимовна. Приписана к соседнему участку № 6 – территория Лёши Птичкина, который нагло кайфует на больничном.
— Присаживайтесь, — говорю. – Какие жалобы, Глафира Ефимовна? Нарушения сна? Давление? Проблемы с пищеварением?
Глафира Ефимовна уселась на стул так основательно, что мне стало ясно: бабушка села надолго.
— Внук у меня запил, — сказала бабушка и посмотрела на меня так сурово, будто это я напоила её внука. – Запил – и всё, а дрова везть некому!
— Сочувствую вам, — говорю я. – Но всё-таки давайте ближе к медицинской теме. На что жалуетесь?
— На внука и жалуюсь, — ещё строже сказала Глафира Ефимовна. – Пьёт и пьёт, охлобызда куклявая. А вот ещё макароны. Видела, почём на рынке макароны? Ты знаешь, сколько они в шестьдесят седьмом году стоили? Ничего ты не знаешь, а ишо белый халат надела!
— Да, к своему стыду я подзабыла цены на макароны в шестьдесят седьмом году, — сказала я. – Видимо, потому что родилась в девяносто пятом. Глафира Ефимовна, если у вас нет жалоб на здоровье, можете идти.
Моя уловка прозвучала жалко. Глафира Ефимовна явно была не из тех, кто уходит от врача так быстро.
— Внук запил, — повторила она. – Всё одно к одному. Американцы вредят, Горбачёв всё прошляпил, у Савельевны прострел в спине, а утром я запнулась левой ногой за порог – и пожалуйста, шестнадцатый автобус сегодня отменили! Каково?
Подождав, пока я осознаю всю драматичность перечисленного, Глафира Ефимовна набрала воздуха и подалась ко мне всем корпусом.
— И главное, гречка – по восемьдесят! – выдохнула она. – Чуешь, краля? Ибупрофен и то дешевле вашей гречки, ты понимаешь? Может, пора кашу из ибупрофена варить, а? А что наркоманы у нас в садике вытворяют – вы тоже не видели?
— Не берите с них пример, — сказала я. – Наркотики – второе зло… сразу после болтливости. Дайте я вам давление померяю, хоть какое-то занятие.
Пока мы мерили давление, Глафира Ефимовна подробно рассказала мне о своей младшей невестке Люське, о подозрительном стуке на крыше ночью, о том, что певец Басков совсем растолстел, а уличная кошка Мурка вчера отказалась от хвостов мойвы.
— Сто шестьдесят на сто, — сказала я. – Высоковато, но для вашего возраста – вполне…
— Какие сто шестьдесят? – подскочила бабка. – Врёт твой прибор, вот у Птичкина точно показывал. Где Птичкин, куда вы его дели? Выжили, да? Полюбуйтесь, последнего порядочного доктора выжили… хотя Птичкин ваш — тоже барахло хорошее.
— У вас сто шестьдесят на сто, — повторила я. – Какие препараты принимаете? На что вообще жалуетесь?
— А двести двадцать не хочешь? — спросила Буркалёва поучительно. – Это ты нарочно свою фукалку подстроила, чтоб Глафира Ефимовна померла скорее. Эх вы, молодняк. Глаза бесстыжие накрасили, а давление не видют!
Я стала чувствовать, что моё ангельское терпение кончилось ещё в шестьдесят седьмом году.
— Прыткая ты больно, — добавила Глафира. – Ну что с тебя взять, тадысь слушай. Поехали с краю…
В течение получаса Глафира Буркалёва подробно и в красках расписала, что её остро беспокоят склероз, остеохондроз и ревматоз. Чуть меньше — артроз, понос и дихлофос. По понедельникам у неё бронхит, по вторникам — гайморит, по четвергам – бурсит, а к Новому году обычно настигает синусит…
— Секундочку, — сказала я. – Всё понятно. Откройте рот, я горло посмотрю.
Глафира Ефимовна опять поворчала, что врачи нынче – молодняк и барахло, но рот всё-таки распахнула. Словесный поток прервался, наступила благословенная тишина.
Достав из ящика ультрафиолетовый фонарик, я сунула его Глафире лампочкой в зубы.
— Держите крепче и не уроните, — сказала я. – Это очень дорогой прибор — лазерно-лузерный магнитоскоп.
Выскочив в соседний кабинет, набрала Лёшу Птичкина.
— Извини, что мешаю болеть, — сказала я. – Ко мне тут явилась некая Глафира Ефимовна…
— Славная бабуля, — сказал Птичкин. – Я её зову Ефима Глафировна, что в принципе одно и то же. Как она тебе?
— Сидит с фонариком в зубах, лечится, — сказала я. – Какой у неё анамнез? Серьёзное что-нибудь есть?
— Диагноз там один, — сказал Птичкин. – По-латыни звучит как «в доскус всех заколебалус». А с фонариком ты классно придумала. Выслушай и выпиши ей какую-нибудь ересь.
— Какую лучше? – говорю. – От давления, суставов, температуры, диареи?
— Без разницы, — сказал опытный Птичкин. — Она всё равно ничего пить не будет.
— Почему? – удивилась я.
— Потому что все врачи — «барахло». Терпения тебе, Васильевна. Она тебе про гречку и внука рассказала? А про Горбачёва? А про кошку?
— Да, — сказала я. – Много ещё осталось?
— Не очень, — сказал Лёша. – Как про свадьбу Пугачёвой чесать начнёт – можешь смело выпроваживать. Удачи.
Поблагодарив Лёшу, я вернулась в кабинет, забрала фонарик и разрешила бабушке закрыть рот.
— А Пугачиха-то, Пугачиха? – радостно сказала Глафира Ефимовна, вновь обретя дар речи. – Видала цацу? Чуть не старше меня, а всё неймётся! И с одним-то она, и с другим она, и так-то она, и этак…
Кивая бабушке, я выписывала рецепт на ибупрофен, который дешевле гречки, и тихо радовалась вместе с нею…
Автор: Дмитрий Спиридонов
