— Анька-то мужика приняла!
— Ага, месяц как живет у нее, а она и рада, хоть и не расписаны…
Баба Дуня и баба Катя всё знают, у подъезда с утра до вечера «дежурят», и уходят, только когда любимый фильм начинается.
— Расписаны они! – вносит в разговор свою лепту баба Валя, которой за удовольствие против соседок пойти. Так и «ходит» она против двух.
— Откуда знаешь? Ты свидетельницей была? – хихикает баба Дуня.
— Не была, а знаю, зарегистрированы, как и полагается…
— Ой, неужто… Аньку, старую деву взяли…
— Злые вы, никакая она не «дева», замужем была…
— Ага, была, только детей не нажила, «пустая» она вот и не брал никто, — подвела итог своему умозаключению баба Катя.
Баба Валя отодвинулась от нее: — Тьфу на вас… к Анюте грязь все равно не пристанет…
А тут и Анюта вышла – как всегда улыбается. – Здравствуйте, баб Катя, баба Дуня и баба Валя!
— Здравствуй, девонька, — ласково отвечают соседки.
И тут же шепот вслед: — Щеки разъела как у хомяка… ишь, вся в побрякушках золотых… и откель у нее столь золота…
— А тебе какое дело? Анюта работает на стройке, а ты чужие деньги не считай, — заступилась баба Валя.
— Ой, гляньте, а вон мужик ее подъехал, — заметила баба Дуня, — это же он из гаража Москвич свой подогнал ей как барыне…
— Не Москвич, а Жигуль, — поправила баба Катя.
— Не Жигуль, а Жигули, — скала баба Валя, знаток машин, потому как у нее сын завгаром работал на предприятии.
Анюта плавно, как перышко падает, так и она приземлилась на мягкое сиденье. Смотрит на мужа… и, кажется, даже ямочки на щеках улыбаются. Щечки круглые, румянощекая, вздернутый носик, мягкие, теплые руки, и вся она какая-то мягкая, прикоснуться к ней за удовольствие.
Было дело, были желающие подержаться за мягкое место Анюты, но мимо таких она проходила, не оглядываясь.
Была когда-то девочка с каштановыми косичками и чистым взглядом (взгляд и сейчас таким остался). А вот с косами рассталась; цвет поменяла на светлый, и теперь ее белокурые кудряшки падают на лоб и на щеки. А мочки ушей украшают объемные золотые сережки.
С первым мужем прожила Анюта год, а потом развелась. Свекровь вздохнула и сказала сыну: — Ну и хорошо, что развелись, «пустая» она (это в том смысле, что детей от нее нет).
Анюта распереживалась тогда, и чтобы тоску заглушить, в работу ударилась (в таком случае лучше в работу, а не во что-нибудь другое). Ее награждали много раз, на доске почета фотография висела… Оклемалась, расцвела, зарплату на обстановку тратила, потом полюбила золото… украшения золотые стала часто покупать. И со временем накопилось у нее золотишка целая хрустальная вазочка. Не ваза, конечно, но вазочка. Нравилось ей складывать в нее украшения.
И сережек несколько, и цепочек, и подвесок, и колечки есть. Даже бабули у подъезда заметили, какой нарядной стала Анюта, которой было уже за тридцать. Сидели они и тихо считали ее года… а что делать, хоть о других поговорить, раз о себе нечего сказать…
— Санечка, ну я готова, — Анюта, как при первой встрече, опускает стеснительно взгляд, — природная скромность, на которую и обратил внимание Александр Иванович.
— Вовремя ты, молодец, не заставляешь ждать, — он положил руку на ее мягкую коленку.
— Ни одной минуточки не хочу пропустить, драгоценный мой, побольше с тобой хочу побыть…
— ЧуднАя ты, мы же зарегистрированы, по любому вместе теперь.
Саня до сих пор привыкнуть не может, как Анюта его ласковыми словами называет. «Ну, — думал он, — временно это, пока ухаживаю, ласковая, а потом сюрпризы жди».
А вот и нет, Анюта не изменилась. С улыбкой провожает, с улыбкой встречает, а еще слово это – «драгоценный мой» — так и скользнуло по душе, никто еще его так не называл.
Так и покатились месяц за месяцем, набирая скорость. В глазах у Анюты — счастье, Саня радуется. Недолго он присматривался к Анне, обрадовался, грешным делом, что детей у нее нет, только промолчал. К чужим ведь надо подход найти… а ему под сорок уже, сам признается, что нервы не те, чтобы «подходы» искать. Раз уж своих детей нет, так лучше вдвоем как-нибудь, его и так всё устраивает.
— Любишь ты, Анюта, золото, — заметил муж, — и откуда такая любовь, вроде сама ты простая женщина, не жадная, а золота накопила, как царица.
Анна смеется: — Что ты, Санечка, это я так… от одиночества… куплю колечко самой себе и радуюсь… уж такая у меня слабость…
Три месяца прошло. Саня с Анютой живут душа в душу. Даже бабули на скамейке притихли, придраться не к чему.
И как-то вечерком позвонили в дверь. Саня сам и открыл. Да так и замер от удивления: жена бывшая на пороге стоит. Высокая, стройная женщина – почти не изменилась, как с Саней развелась, только растерянная и подавленная чем-то.
Аня сунулась было, да поняла сразу, кто пришел. Разговор доносится. Женщина плачет, про сына рассказывает. Саня растерянно бормочет: «Ну а я-то тут причем… твой же сын». А женщина уговаривает. «Я бы ни за что не пришла, я и не знала, где ты живешь… но Олежка болеет… а я одна, одни мы с ним…»
Саня вздыхает, что-то говорит, потом дверь закрывается.
Анюта сидит притихшая, смотрит на мужа, ждет, когда сам расскажет.
— И как она адрес узнала, — не понимает он.
— Так на работе, наверное, сказали, — Аня не улыбается, а смотрит на мужа, в глазах вопрос застыл и тревога.
— Да не волнуйся ты, Анюта, к тебе это никакого отношения не имеет. Да и ко мне тоже.
— Как же не имеет? Она что-то про сына говорила…
— Ну, говорила… сын у нее, тринадцать лет, заболел…
Садится рядом с женой. – Не мой это сын, не мой, я же говорил тебе еще при знакомстве. Я Альбину с ребенком взял, Олежка в первый класс пошел тогда. Ну, помог я ей поднять пацана… но мы же развелись… какое я имею отношение? Никакого.
— Так что она хотела-то? — допытывается Анюта.
— Денег хотела. Мальчишке операция нужна, обещают сделать. А кроме того, лечение дорогое. Часть лекарств бесплатно, а другая часть и уход за ребенком… да еще как раз без работы она… Ну а я тут при чем? Есть же хоть какие-то родственники… знакомые…в конце концов, пусть на работу устраивается…
Анюта сжалась в комочек, слушает и о чем-то думает. – Санечка, так она в трудной жизненной ситуации оказалась. А скажи, мальчик этот как тебя звал?
— Да по-разному, в основном папа Саша.
— Вот видишь, Санечка, он тебя отцом считает…
— Ну и что, не мой это сын, никак не мой, и по документам не мой, чужой он мне. И Альбина давно мне чужая… намыкался я с ней… устал. Всё, Анюта, не бери в голову, пусть ищет помощь в другом месте. Да и нет у меня сейчас денег, ты сама знаешь, что нет.
Так и легли спать.
А рано утром Анюта встала и вазочку свою опустошила: всё золото, за многие годы купленное, в мешочек тряпочный выгрузила (только обручальное колечко и оставила). Так и ушла с золотом, искала по городу, где подороже сдать можно.
Саня не мог понять, куда это жена в субботний день с утра пораньше ушла.
— Вот, Санечка, много не выручишь, но всё, что собрала… отнеси на лечение сына…
— Да ты что… не в себе? Я же сказал… не мой это сын…
Села Анюта рядышком и говорит: — Отца родного я не знала. А был у мамки муж, дядя Гриша, всего год прожили… дочкой меня называл, добрый был…но простудился и помер… Так я до сих пор его помню, всего год у меня папка был. Так и Олежка… может ты для него… как родной…
Вздохнул Саня, поднялся и ушел. Было на книжке немного, на участок копил, хотел дом за городом построить, чтобы с Анютой в огородике копаться… снял денежки. И вместе с деньгами, выученными за золото, пошел к Альбине.
***
Операцию Олежке сделали. Мальчишка на поправку пошел, лечение на пользу. Альбина возле сына сидит.
— Ты главное держись, теперь уж дело на поправку, — подбадривает Саня, когда к мальчику в палату заходит.
А Олежка и не собирается сдаваться, духом воспрянул, на Саню как на спасателя смотрит, поддержку чувствует, которую никакими таблетками не заменить.
Вот уж и на выписку скоро. Альбина вышла вместе с Саней из палаты, смотрит в глаза с благодарностью, пытается его за руку взять. – Спасибо тебе, Саша, что не отказал, я теперь увереннее себя чувствую, да и Олежка только о тебе и говорит.
— Ну и хорошо, — сказал Саня, — пусть поправляется, теперь у вас все позади, а я пойду…
— Подожди, Саша, — пытается удержать Альбина, — зайди сегодня, помнишь ведь адрес, посидим… нам же есть, что вспомнить и о чем поговорить… я так тебе благодарна, что не отказался от нас в трудную минуту…
Понял Саня, к чему клонит бывшая жена, опустил глаза и сказал: — Помощь моя не так уж и велика… это всё Анюта, это она первая вызвалась помочь, золото свое продала, денег дала…
— Какая Анюта? – Альбина и не поняла сразу.
— Моя жена…
Альбина так и застыла, не зная, что сказать. – Так, значит, ей я буду должна…
— Ничего ты не должна, — ответил Саня, — уж с Анютой я сам как-нибудь рассчитаюсь, если можно так сказать. И к тебе я не зайду, — сказал он растерявшейся Альбине.
— Ну да, конечно, конечно, — ответила потрясенная женщина, — спасибо… спасибо Анюте…
***
— Что-то Анька с двадцать первой квартиры раздобрела, — заметила баба Катя.
— И мне сдается, прибавила Анна, — согласилась баба Дуня, — никак беременна?
— Вот и я думаю, а у меня ведь глаз наметан… прибавление ждут. – Баба Катя, толкнув вбок Валентину, спросила: — Чего молчишь, знаешь, поди, про свою любимицу?
— А хоть и знаю, только вам не докладываю.
Бабули вдруг разомлели от своих догадок. – Ой, а хорошо-то как… детки всегда хорошо. Пускай рожают, видно, Анька давно ждала...
Саня, как премию получил, в ювелирный заехал. И хотя нужд полно, но задался целью жене сережки купить. Решил на свой вкус выбрать.
— Драгоценный ты мой, — лежат на ладошке у Анюты эти серьги, и кажутся ей самыми лучшими, каких раньше никогда не было. – Красивые. Очень. А я вот все думаю, как сыночку назвать…
— Пусть родится, а уж имен много, найдем имя нашему первенцу, кто его знает, может он у нас единственный будет.
Мальчика назвали Сашей — так Анюта захотела. И склоняясь над коляской, умилялась сыночке, которого уже и не ждала. «Драгоценный ты мой, — шепчет она. Потом взглянет на мужа, улыбнется и говорит: — И ты тоже драгоценный мой.
***
Санечка, и в самом деле, единственный ребенок у Анюты и Александра Ивановича. И теперь Сан Санычу уже тридцать три года. Родители частенько называют его: «драгоценный наш», хоть у него и свои уже дети.
Автор: Татьяна Викторова
