Кровать с панцирной сеткой, попыталась предательски сообщить всем домочадцам о намерениях молодых.
Она, увлёкшись скрипящим пением своих пружин, вдруг неожиданно, испуганно замолкала, как бы прислушиваясь к ночной тишине дома, и удостоверившись, что храп, раздающийся из-за перегородки, так же однообразен, дыхание за занавеской по-прежнему ритмично, возобновляла своё скрипучее пение, желая, всё же закончить его побыстрее, чтобы ненароком не разбулгачить спящих.
Степан женился год назад. Привёл свою молодую жену Верочку в дом родителей. С ними жил и младший брат Степана, неугомонный и весёлый парень.
Само собой, молодая пара испытывала неудобства. Маленькая комнатка без окна, выделенная им, вмещала только кровать, да комодик со стулом. Дверей в комнатках, не было, как у большинства сельских домов, только проём и занавеска из ситца. За тонкой филёнчатой перегородкой, долго сопели и кряхтели, укладываясь на покой, родители. Брат спал в проходном зальчике на диване. Последнее время, свекровь стала, как бы ненароком, ни к кому не обращаясь, говорить:
— Уж и когда внуков дождуся, не чаю! Скрипять, скрипять всю ночь, а толку нету!
После этих слов Верочка вообще сжималась в комочек, потея под ватным одеялом, не смея высунуть даже ногу, шикала на мужа, вся обратившись в слух и, чутко реагировала на сальные ухмылки брата.
Каждая очередная ночь, не сулила молодым ничего приятного.
— Чем так, как у нас, то уж лучше совсем никак, — огорчалась Верочка.
Чувства к мужу у неё становились обыденными. Пропал блеск в глазах и желание обнять Степана, уснуть ночью на его широком плече. Да и у него видимо, не замирало сердце от прикосновений к жене:
— Опять таиться, как воришкам, надоело!
Утром, вскакивая с постели, все принимались за свои дела, в круговерти которых, забывалось ночное неудобство. О собственном доме пока мечтать не приходилось, а так хотелось иметь хоть что-то своё. Вера часто просила Степана построить баньку, надоело ходить по соседям. Приходилось терпеливо ждать очереди, а потом с соседками, человек по пять набиваться в баню. Удовольствия от мытья никакого. Однажды Веру оттеснили в сторону печи и, она прижгла бедро об её металлический бок, долго потом страдала.
— Стёпушка! Ведь весь материал есть.
Действительно, были брёвна, стропила, кирпич, даже куб для горячей воды и камни — голыши, для пара. Да что говорить, веники были нарезаны на Святую Троицу берёзовые, с можжевеловой веточкой внутри, для смаку. А на чердаке дома, висели пучки заготовленной травы мать и мачехи, ромашки, зверобоя, чабреца, всё было, не было только свободного времени, чтобы затеять строительство. Так работа и стояла, не начинаясь.
Но не дождались бы, как говориться счастья, да несчастье помогло.
У соседей случилась беда, от выпавшего уголька сгорела баня. Сокрушались все, кто ходил туда мыться.
— Ну, Стёпушка, не пора ли за свою браться? Все дела отложи и собирай толоку, я помогу скликать людей, накрою стол благодарный. Давай, родной, не тяни боле!
Пробежавшись по дворам соседей, Верочка сговорилась на субботу с людьми о помощи сложить сруб, поставить печь и возвести крышу.
В назначенный день, по — холодку, утречком, потянулись к ним во двор мужики со своими строительными инструментами.
Чуть позже пришли женщины и подростки, перекладывать венцы мхом, утепляя баньку. Звонко застучали топоры, взвизгнули пилы, мужики оседлали конёк крыши, приколачивая стропила. Смех, шутки, помогали в работе, легко, дружно строили.
А Вера со свекровью готовили стол. Ничего мудрёного, но всего в достатке, и выпить, и закусить. Стол толоке накрыли прямо на поляне, за забором. Расстелили большое покрывало и на нём расставили тарелки. Уходили соседи по домам уже затемно, пьяненькие и довольные собой, подсобили.
Управившись с основной работой, принялся Степан дальше доделывать сам, вечерами.
И к концу второй недели, банька с парилкой — мойкой и предбанником, была готова.
Вся чисто оструганная, ни одного заусенца, гладенькая, пахнущая свежим деревом, с белёной печью и вмурованным в неё кубом, литров на двести кипятка, и большой бочкой в углу, для холодной воды. На подоконничке маленького оконца — средства для купания, а у печки — бадья для замачивания веников. Несколько шаек на полке, ковши и мочалки.
А в предбаннике, длинная лавка, да маленький столик для кваса и холодного компота. Прибил вешалку Степан и повесил зеркало, женщины попросили. Всё. Можно мыться.
В день, когда надумали обновить баню, с утра ушли Степан с Верой в луга, на покос. Топил её отец, а потом уехал по делам.
Первый, самый жаркий и злой пар, опробовал на себе брат Степана. Он торопился на свидание, не терпелось по — быстрее помыться. Выскочил через некоторое время, ошалело тряся головой:
— Ну и баня, ураган, — выпил залпом ковш холодного кваса и придя в себя укатил на мотоцикле.
Затем степенно, не спеша, прошествовали к баньке свекровь с кумой. Распаренные, довольные, раскрасневшиеся, из полотенец коконы наверчены на головах, отдуваясь и обмахиваясь платками, после купания отправились в дом, пить чай:
-Банька чудо, пар лёгкий, вода мягкая, слава Богу, сподобились и у вас помыться, — приговаривала кума.
Когда вернулись Степан с Верой, мать поторопила их:
— Идите, мойтесь, а я ужин приготовлю.
Войдя в предбанник, Вера поняла, что стесняется мужа. Раньше с ним никогда не мылась, да и вообще не пришлось за год совместной жизни предстать ни разу обнажённой, только в длинной, почти до пола, рубашке. А тут нужно раздеться! Ужас!
— Ты, Стёпа иди, а я потом, попозже, у меня ещё дела.
— Никаких попозже! А кто меня парить будет? Потянул спину, когда стропила ставил. Веничком, веничком меня полечить нужно.
— Ничего не поделаешь, — обречённо вздохнув, подумала Верочка.
И когда, с глухим уханьем и шелестом размякших листьев, принялась она парить расслабленное тело мужа, Степан застонал в истоме:
— Ещё, ещё, дай нарадоваться, получить удовольствие!
Наконец, когда обливаясь потом, совсем уж было Вера хотела взмолиться, что устала, он сказал:
— Достаточно, отвёл душу! Сейчас сполоснусь водичкой и ты ложись, воспитывать буду, всё припомню, как например вчера, щи пересолила, -смеялся Степан.
— Ну я же самую малость!
— Вот и получишь за малость! Поддай парку с кваском!
Верочка плеснула в ковш кваса, разбавила водой и кинула жидкость на камни. Тут же поднялось густое, белое облако, камни зашкворчали, зашипели, разнося по бане хлебный дух, обволакивающий людей. В тумане парной, стройная фигурка Верочки показалась Степану размытой, колышащейся. Он поразился фарфоровой белизне её тела, но не холодного, как у статуи, а желанного и манящего, тёплого, в маленьких росинках пота.
— Иди ко мне, родная!
Верочка подошла ближе:
— Я намазалась сметаной и мёдом, для кожи полезно.
— Ничего, это даже необычно как-то.
Он привлёк жену к себе и она подалась навстречу, не противясь эмоциям, получая наслаждение от нахлынувшей страсти, кажется в первый раз, со дня их свадьбы. Тела сплелись, скользя беспрепятственно друг по другу, ноздри вдыхали горячий, пряный воздух из смеси запахов берёзовых листьев, трав, мёда и хлебного, квасного духа. Не размыкая рук, они опустились на белые доски горячего пола, и отдались с упоением, перешедшим в сладостное безумие, любовным открытиям:
— Ах, даже так может быть? Это не мыслимо, но как же приятно! Я сейчас не сдержусь!
И не сдерживалась и раз, и другой, и ещё.
Наконец она взмолилась в изнеможении:
— Окати меня холодной водой, остуди!
— А ты меня!
Струи ледяной, из артезианской скважины воды, отрезвили головы их, сразу вернули в реальность, а тела испытывали ранее неведомую лёгкость, негу и расслабленное блаженство.
Наскоро одевшись, Вера и Степан присели на порог в проёме открытой двери. Он закурил, с наслаждением, медленно, глубоко затягиваясь, а она, распустив свои длинные волосы, принялась сушить их, встряхивая руками.
Степан, взяв прядь её волос, понюхал:
— Баней пахнет.
И вспомнив о чём-то, улыбнулся.
— Стёпа, я так тебя люблю! Спасибо тебе за баню, есть теперь где...помыться.
Через девять месяцев, весной, Верочка родила сына.
Автор: Елена Чистякова Шматко
