Бабка — так звали ее во дворе. Иногда — сумасшедшая бабка. Хотя какая она бабка, в свои-то пятьдесят пять? Но она привыкла. Какой смысл поправлять, говорить, что ее зовут Елена Викторовна, если эта самая «бабка» прилипла к ней намертво.
«Бабок они настоящих не видели! — думала Елена Викторовна. — Вот моя баба Шура была самой что ни на есть бабкой». И она вспоминала... Воспоминания — бесплатное кино. Хоть иногда и грустное.
Бабу Шуру Лена не любила. Было в ней что-то от асфальтового катка. Нет, не внешне. Внешне баба Шура была очень даже аккуратненькой, худенькой бабулечкой. Про таких говорят «мухи не обидит».
Но внешность обманчива. Баба Шура всегда шла к своим целям напролом. Когда в конце семидесятых семья Лены получила заветную квартиру в новостройке, баба Шура, папина мать, переехала к ним. И первым делом взялась воспитывать Ленину маму. Тихую, покладистую Танечку.
Все-то Танечка делала не так. И полы мыла не по правилам, и готовила «без души», и продукты покупала не те. А уж дочь и вовсе растила отвратительно.
— Лимонад опять? Ленка у тебя беззубая будет. Вон, чайный гриб стоит. Самое то для ребятенка. — Баба Шура упирала худенькие ручки в костлявые бока и недобро смотрела на Таню снизу вверх.
— Ну не любит Лена гриб, Александра Ивановна. Она его вообще, похоже, боится, — пыталась пошутить Таня.
— Малахольная. В нем же одна польза! — не принимала баба Шура шутливый тон.
А Ленка и правда не любила чайный гриб. Конечно, не боялась. Но в ее глазах выглядел он совершенно неаппетитно: словно дохлая медуза, засунутая в банку. И чем больше баба Шура настаивала и пичкала ее этим самым полезным грибом, тем больше ненавидела его Лена.
А еще бабе Шуре не нравилась Танина работа в магазине:
— Все продавцы — жулики и воришки! — со знанием дела заявляла она.
— Да что же я своровала-то? — не выдерживала Таня.
— Пока ничего. Это ты еще во вкус не вошла. Научишься со временем тянуть все, что плохо лежит. А не научишься, так значит ты еще и дура! — ставила диагноз баба Шура.
Таня терпела, иногда жаловалась мужу.
— Витя, твоя мама прямо Баба-Яга какая-то! Иногда мне кажется, что у нее одна цель — меня со свету сжить.
— Вы, дамы, как-нибудь сами разберитесь, — неизменно отвечал вечно уставший Ленин папа. — Меня в свои дрязги не втягивайте.
И Татьяна отставала. Старалась как могла, чтобы их семья окончательно не превратилась в серпентарий.
Например, был у бабы Шуры пунктик: очень она любила принимать гостей. Созывала родню: старшую сестру Виктора, Веру с двумя дочерьми от разных мужей, не забывала и о Таниных родственниках.
— Завтра день рождения мой, Татьяна, не забыла? Стол будем накрывать! — радостно информировала она невестку. — Своих пригласить не забудь. Посидим семьей, как принято.
Татьяна не спорила. Может, потому, что не хотела накалять обстановку. А может, потому, что только во время этих застолий их семья была действительно похожа на семью. Словно, сев за накрытый стол, все нарочно забывали о разногласиях и ссорах. Разговаривали, смеялись, пели. Расходились сытые и довольные вечером. И... перемирие кончалось:
— Таня, посуду нельзя немытую на завтра оставлять! — командовала баба Шура. — Ленку в помощь возьми. Ей полезно к труду привыкать.
— Ненавижу я эти глупые посиделки! — ворчала Лена. — Вырасту, никогда не буду ничего справлять!
— И замуж никогда не выйду! — продолжала Лена. — Папа у нас хороший, а вот баба Шура — просто ужас!
— Влюбишься и выйдешь. И научишься не обращать внимания на всякие мелкие неприятности.
— Она не мелкая неприятность! Она — дракониха!
— Не видела ты драконих, — говорила Татьяна.
Ее ангельское терпение лопнуло, когда баба Шура помогла Тане лишиться маминой комнаты. Лене тогда было лет тринадцать-четырнадцать, и она немногое поняла из того, что слышала.
— Александра Ивановна, это будет фиктивный развод! — Таня говорила непривычно громко и твердо.
— Никакого развода! Как только разведешься, можешь забыть сюда дорогу. Тоже мне придумали! Что за мода такая: хочу — женюсь, хочу — развожусь. Семья либо есть, либо ее нет! — баба Шура кричала гораздо громче.
— Да вы понимаете, что мама у меня больной человек. Не станет ее, и комната уйдет государству. Никто ведь там, кроме нее, не прописан. Она меня попросила подстраховаться, — терпеливо объясняла Таня.
— Да что за гадость вы придумали? Твоя мать, может, еще сто лет проживет. А нет, значит, так тому и быть! Нечего бегать туда-сюда. Никакого развода! — Баба Шура хлопнула кухонной дверью, завершая разговор, и Таня сдалась.
А через год у Таниной матери случился инсульт. И что-то тогда окончательно сломалось в их семье. Таня перестала молча терпеть. Теперь она отвечала на выпады бабы Шуры. Та злилась, в ответ шпыняла Лену. Лена обижалась и ненавидела. Виктор старался держать нейтралитет:
— Что ты от меня хочешь, Таня? Мне вас за ручку мирить? Взрослые люди, а договориться не можете! Хоть меня в покое оставьте!
— Да с твоей матерью сам чёрт не договорится. Я и так шла ей всегда на уступки, даже когда не стоило. Не прощу себе этого!
Неизвестно чем бы все это закончилось, да только умерла баба Шура. Быстро и внезапно. Никогда на здоровье особо не жаловалась, а тут пошла вниз к почтовому ящику — упала и кончилась.
***
Лена, тогда уже взрослая девушка, двадцати лет с хвостиком, заняла бабкину освободившуюся комнату. И ей казалось, что вот сейчас-то родители воспрянут и заживут по-новому. Но было уже поздно.
Тихо стало в квартире без бабы Шуры, но это была скоре тишина кладбища, чем покой солнечного утра. Умерла между Виктором и Таней любовь. Протянула ноги, отравленная скандалами.
Лена этого не замечала. Не ругается никто, и ладно: значит, все в порядке. Она оканчивала техникум, жила своими интересами. Среди которых, несмотря на детские обещания, все же появился мужчина.
Его звали Слава. Их любовь виделась Лене салютом, а оказалась жалким хлопушечным залпом. Очень быстро она стала замечать, что ее Славик вовсе не рыцарь, который будет носить принцессу Ленку на руках. Скорее он и есть та самая принцесса. И носить его придется Лене. Потому что он так привык.
Лена рыцарем становиться не хотела, поэтому простилась со Славкой, погрустила и вдруг обнаружила, что не только ее отношения рассыпались. Рухнула и родительская семья.
— Отец хочет развода, — буднично сообщила мать однажды.
— И я, наверное...
— Да что у вас вдруг случилось?
— Не вдруг, — мама вздохнула. — Совсем не вдруг. Так что квартиру придется разменять. И с чем мы с тобой останемся — неизвестно. Прошляпили бабушкину жилплощадь. Эх, если бы не баба Шура, да не моя мягкотелость. Все равно ведь разводимся. Но теперь поздно плакать.
***
Таню Виктор переселил в пригород. Туда же прописали и Лену. Мать согласилась. Может, потому что никогда не умела спорить с мужем. А может, ей было уже все равно. Устроилась в магазинчик в ближайшем поселке. Лене в пригороде делать было нечего. Пришлось снимать жилье.
Мать было жалко. Отец вызывал раздражение и злость. Как он мог сослать некогда любимую жену в деревню? Она же городская до мозга костей. В деревне жить не умеет. У нее даже дачи, для тренировки, не было.
Сам Виктор, похоже, чувством вины не мучался. Лена общалась с ним изредка. Сама не понимая, зачем. Наверное, по привычке. Помощи от отца не ждала, денег не просила. Знала: деньги ему самому нужны.
Как и многие в то время, Виктор решил заняться бизнесом. Только вот одного не учел, что лишь желания для этого мало. Нужна деловая хватка, недюжинное нахальство и умение думать на сто шагов вперед. Всего этого у Виктора не оказалось...
Довольно быстро он лишился и жилья, и амбиций. В одном ему повезло: к тому времени он снова был женат. Дама ему попалась сердобольная. Поругала, кулаком постучала, но в итоге простила бизнесмена-неудачника. Отец сам Лене об этом рассказал, правда, другими словами, в одну из последних встреч. Потом они с женой переехали, и след Виктора потерялся. Лену, впрочем, это не сильно расстроило.
Может, он давно помер. А может, живет где-нибудь. Тогда это дряхлый старик. Ни он Лене не нужен, ни она ему...
***
У матери жизнь складывалась еще хуже. Не умела она жить одна, как оказалось. Что стало последней каплей, бог его знает. Только запила Татьяна со временем. Сначала «снимала стресс» после работы. Но лиха беда начало.
В общем, когда Ленка спохватилась, вытаскивать мать уже было поздно. Да и не вырвешь человека у зеленого змия, коли человек сам этого не хочет. А Татьяна не хотела.
— Бессмысленную жизнь какую-то прожила, — пожаловалась она однажды Лене. — Когда любить надо было, мы со свекровью бестолково воевали. А потом, вроде спохватились, а любви-то и нет. Кончилась. Сожрали ее скандалы да дрязги. Виктор, когда развод предложил, так я даже не сопротивлялась. Нечего было уже спасать. Бабы у него какие-то появлялись. Я знала. И то, что одной будет тошно — тоже знала. Но что уж тут поделаешь. Видно, не заслужили мы лучшего.
«И я, наверное, тоже не заслужила, — думала тогда Лена, сидя за колченогим столом у мамы на кухне. — Не клеится у меня с мужчинами. Вроде сначала все они — ничего, а потом вылезает не одно, так другое. Один маменькин сынок, второй равнодушный, третий на деньгах повернутый, четвертый раздолбай. А может, дело во мне? Это я только плохое вижу? Кто его знает. Только вот больше искать никого не буду! И по съемным квартирам мотаться не буду. Переселюсь к маме, может, она пить меньше будет».
Она действительно переехала к матери. Только вот не помогло это ни на йоту. Сколько Лена ни прятала спиртное, сколько ни выливала, а все равно напивалась где-то Татьяна. С каким-то отчаянным упрямством находила эту отраву и глушила думы о своей профуканной жизни. Быстро она себя доконала. Не рассчитан женский организм на такое.
***
Лена осталась одна. Дом удалось продать. Купила себе комнатушку в коммуналке, вот с тех пор и жила там. С мужчинами больше судьбу не связывала. Работала, как мать, в магазине. И вот потихонечку превратилась в «Бабку».
Хотя вроде выглядит она и не так уж плохо. Обыкновенно выглядит. Разве что одевается неброско, да поседела рано, а закрашивать седину не стала. Незачем. Ее саму отражение в зеркале не пугает, а для других стараться — желания нет.
Ну и еще, может, прилепилась к ней эта «бабка» из-за того, что она кошек бездомных подкармливает. Те к ней тянутся, ластятся, мурчат, хвостами ноги оглаживают. А она присаживается на корточки, насыпает в миски корм и гладит их, разговаривает шепотом:
— Кушайте, ребята, кушайте. Славные вы у меня. Добрые. Не то что люди. Жаль, домой вас всех взять не могу. Соседи не позволят. Но я вас не брошу: подкармливать буду.
Она и услышала-то в первый раз свое прозвище, именно когда кошек кормила:
— Вот сумасшедшая бабка! С людьми не дружит — а с блохастыми лобызается!
Кто же это сказал? То ли Мария Сергеевна из второго подъезда, то ли Софья Павловна из третьего. Неважно. Главное, что прозвище прилипло.
Ну и пусть. Ей все равно, как ее зовут люди. Давным-давно они лишились ее доверия и симпатии. А вот кошки — другое дело. Они благодарные. Может, отчасти из-за них и не сошла она с ума от одиночества, не спилась и руки на себя не наложила. А может, потому, что просто перестала ждать от жизни подарков.
***
Воспоминания — грустное кино, злое. Зачем она опять к ним возвращается? Ведь если подумать, то из их семейства она — самая счастливая. Жизнь ее лицом в грязь не швыряла. Больших разочарований не подкидывала. Правда, и большой любви не дарила. Вселенная любит равновесие. А в целом она в порядке: жилье есть, работа имеется, да еще и кошки... Сколько их, похожих на нее, сумасшедших бабок-кошатниц, одиноко бредет по жизни и не ропщет.
И ведь они далеко не самые несчастные люди в этом мире.
Автор: Алена С.
