Неинтересного.нетНаташа спохватилась: часов не слышно. Зажгла свет, посмотрела на разрисованный циферблат. Стрелки, как склеенные, остановились на трех. Неужели проспала?
Деревня еще спала — нигде ни огонька. Наташа поняла, что вышла рано. Но не возвращаться же обратно. Дед Сивак, сторож, будет ворчать, что приперлась ни свет ни заря. Ну и пусть ворчит.
Электричество на ночь выключали — экономили. Горела только маленькая лампочка при входе. Наташа потянула за ручку — дверь легко открылась. Значит, Сивак ушел домой — вот тебе и рано! Наташа нащупала выключатель. Ровная цепочка лампочек вспыхнула под потолком. Одна за другой начали подниматься в стойлах коровы.
Наташа шла по широкому проходу. Вагонетка стояла возле самой двери фуражной. Она взглянула в вагонетку и вздрогнула: в ней кто-то лежал. Она закричала, побежала обратно, задыхаясь от страха.
— Эй ты!.. Чего кричишь?!. Стой!..
Она остановилась, боязливо оглянулась. В проходе в длинном полушубке стоял сын деда Сивака Виктор.
— Напугал ты меня, ну тебя,— стараясь скрыть дрожь, сказала Наташа.
Виктор захохотал.
— Теперь тебе доктора на помощь.
— Еще хохочет!.. Разлегся!.. Всех коров можно украсть, а то и самого...
— Гы-гы! Кому они нужны? Да и с меня навар мал. — Он шел к ней, подметая полами проход.— Отец заболел, так я караулю. А ты чья будешь? Не Грайкова ли?
— Угадал.
— Выросла... Я тебя вот такой помню, по пояс,— сказал он.
Обоим стало неловко. Наташа впервые вот так вблизи рассматривала сына Сивака. Был он крутолобый, широкоплечий, коренастый. На Наташу смотрел с улыбкой. «Еще зубы скалит, лобастый», — подумала Наташа.
— Мне начинать надо,— сказала она и пошла в фуражную.
Виктор был приемным сыном старого Сивака. В войну прибилась в деревню беженка с мальчуганом. Месяца три пожила и исчезла, — наверно, попала в облаву, а сын остался. Сиваки пригрели мальчика, выкормили. Лет восемь назад Виктор оставил приемных родителей, куда-то уехал. Люди говорили, что он даже писем не писал, но Сивачиха клялась, что Виктор и письма пишет, и деньги присылает. И вот недавно он объявился снова.
— Рано еще, наработаешься,— посочувствовал Виктор, стоя на пороге фуражной.
— Раньше управлюсь — раньше домой уйду,— ответила Наташа, берясь за вилы.
— Давай помогу, что ли. — Виктор отнял вилы.
Вдвоем они управились быстро.
Наташа принялась собирать сепаратор, а Виктор сел на лавку, закурил. Она старалась не смотреть на него, но чувствовала, что он следит за каждым ее движением. «Вот прицепился, дьявол лобастый! — сердилась Наташа.— Пускай бы шел домой». Оба молчали.
В хлеве загомонили женщины. Среди крикливых, вразнобой, голосов выделялся Настин.
— Бабы, а эта полуночница уже тут. Вот кому не спится, не лежится.
— А что ей, холостой да незамужней? — отозвалась Дарья. — За моим вон не поспишь. Хоть развод бери.
— Нам, вдовам, одолжи,— захохотала Настя.
Наташа привыкла к соленым бабьим шуткам, но при парне слушать их было неловко. «Чтоб еще чего не ляпнули»,— подумала она и выбежала из сепараторной.
Женщины шли, приминая кирзачами солому, хохотали.
— А сегодня Виктор сторожит,— сказала Наташа и увидела, что доярки растерянно остановились.
— Какой Виктор? — тихо спросила Настя.
— Сиваков...
Виктор и им помог натаскать сена, разложить по кормушкам. Теперь Наташа смелее смотрела на него и искренне удивлялась его силе.
Вымыв подойник, Наташа не простилась, как обычно, с доярками, а тихонько вышмыгнула из сепараторной.
Она не спеша пошла домой. «Надо было подождать женщин,— стала укорять она себя. — Они ведь догадаются, почему я убежала».
Возле леса ее догнал Виктор. «Зачем это он идет в мою сторону?» — подумала Наташа, хотя, конечно, знала, почему он пошел ее тропинкой.
— А я тебя вот такусенькой помню,— снова повторил Виктор, пристраиваясь рядом,— даже не верится, что это ты.
Наташа молчала. «Заладил одно и то же, как сорока на заборе»,— подумала она. Но ей приятно было идти рядом с ним.
— У нас на Севере давно снег лежит. — Виктор протянул руку, ловя снежинки.
Они не заметили, как подошли к Наташиному двору. Услышав голос Наташи, навстречу выбежал Рыжик. Катался по снегу, повизгивая от радости.
Виктор подал ей руку и пошел, оставляя на свежем снегу четкие следы.
Наташа позавтракала, прилегла отдохнуть, но уснуть не могла.
Немного полежав, она пошла с матерью напилить дров. Эта работа им обеим давно опротивела, но надеяться было не на кого.
С месяц назад колхозный тракторист Яков Бобрик привез им из лесу пней — сук на суку, как будто специально по заказу для женских рук.
Как ты их расколешь? — посочувствовала мать.— Тут и мужчине нелегко управиться. Ты уж, доченька, потихоньку, чтоб хоть не поранилась, а то, может, кого попросим. А мне к Филиппихе надо.
Мать ушла, а Наташа взяла топор, выбрала поленце, где было поменьше суков, чтоб легче было расколоть. Топор с первого же удара засел в извилистой, переплетенной древесине — хоть плачь.
— Погоди... Разве же так колют? — услыхала Наташа голос Виктора.
Виктор не спеша зашел во двор, ловко, одним махом поднял полено на топорище и со всей силы ударил обухом о колоду. Полено, хряпнув, раскололось надвое.
Пока Виктор колол дрова, Наташа стояла, наблюдая, как он орудует топором. Однако стоять, ничего не делая, было неловко, и Наташа принялась складывать колотые дрова под стреху, думая, что надо было б угостить человека, если б мать была дома. Так вот же ушла куда-то...
Виктор управился быстро, вымыл руки снегом, вытер о подкладку пиджака. И снова Наташа стыдливо подумала, что надо было б пригласить Виктора в хату, чтоб помыл руки, но теперь уже было поздно.
А Виктор как нарочно топал по двору, зачем-то начал собирать щепки и все молчал.
— А я тебя вот такусенькой помню,— сказал он и, наверно, вспомнив, что говорит это не в первый раз, смутился, зачем-то снял шапку и начал отряхивать ею прилипшие к брюкам щепки.
Теперь слова Виктора не обидели Наташу: ей только было смешно видеть, как он смущается. Они снова помолчали.
— А я сегодня опять иду сторожить,— сказал Виктор, закуривая, — Завтра, может, отец подменит.
— Завтра же вечеринка...
— Ага... Слыхал уже. Девчата говорили.
— Девчатам что,— почему-то с обидой в голосе сказала Наташа,— а мне коров доить.
— Может, попросишь кого?..
— Не очень хотят подменять.
— А может, кто подменит? — робко спросил Виктор.
— Разве что Настя...
— Ну, так я пошел... Завтра мне надо на станцию...:
Он ушел и даже ни разу не оглянулся.
Вечеринка не принесла радости. Девчата, как сговорившись, приглашали Виктора танцевать, а Наташа стояла у порога, злилась на себя, на Виктора, на девчат. Особенно старалась Дарьина Валька. Она что-то говорила Виктору, смеялась, даже раза два поправляла ему галстук и ни на шаг не отпускала от себя. Это было очень обидно. Пускай бы кто угодно, только не Валька, которая в свои двадцать три успела дважды побывать замужем, а теперь вот снова записалась в девки. Противно было смотреть, как Валька при всем народе вынула из волос гребень и начала, дурачась, причесывать Виктора. А он хоть бы что...
Наташа все порывалась уйти домой, да что-то удерживало ее, словно ноги приросли к полу. «Вот пойду сейчас и приглашу его,—смело думала она. — А тогда скажу: „Прощайте, Виктор” — и пойду домой». Но смелости хватало только в мыслях. Когда заиграли польку и Валька снова побежала к Виктору, еще издали протягивая ему руки, Наташа не утерпела, начала одеваться.
На полдороге она услыхала чьи-то шаги, вся сжалась, боясь оглянуться, и почему-то подумала, что это Виктор. Он нагнал ее, попытался взять под локоть, но она решительно оттолкнула его руку. «Почему же с Валькой не пошел?» — хотела спросить, но смолчала.
Виктор шел, засунув руки в карманы. Молчал. Так молча они и дошли до хаты. Наташа подала руку.
— Ну, я пошла.
— Подожди...
— Когда же ждать? Скоро и утро.
— А у нас теперь все ночь и ночь...
Наташа не ответила.
— Может, посидим где?
— Нет, мне надо идти,— сказала Наташа, сердясь на себя за робость.
— Как хочешь,— понуро промолвил он.
Наташа вдруг подумала, что он уйдет, может, еще встретит Вальку, и они будут сидеть где-нибудь в затишье, под поветью. Ей стало жаль себя и обидно. На кой черт весь этот гонор и робость?
— Холодно же теперь,— побеждая стыд, прошептала она.
— Какой это холод!.. — удивился Виктор. — Вот у нас холод так это холод.
— Разве что в баньке. Ее сегодня топили,— сказала она, пугаясь своей смелости.
— Можно и в баньке,— согласился он и пошел через двор.
Наташа плелась за ним, чувствуя, как подгибаются ноги, а в груди замирает сердце. «Что я наделала?» — подумала она и остановилась, но не повернула в хату, а стояла, словно примерзшая, и наблюдала, будто во сне, как Виктор отбросил кол, подпиравший дверь баньки, и переступил порог. Потом он вышел оттуда.
— Ты чего стоишь? — спросил он. Подошел, взял ее за руку.
— Нет, я не пойду. Мне домой надо,— говорила она, идя за ним.
— Вот глупая, там и правда тепло, как в хате. И лапки еловые в предбаннике лежат.
Виктор подтолкнул ее, и она, пригнувшись, зашла в предбанник, остановилась, ожидая чего-то страшного, что должно было случиться с нею, готовая защищаться. Виктор открыл дверь баньки и снова подтолкнул Наташу, держа ее за плечи.
В баньке было темно, хоть выколи глаз. Виктор чиркнул спичкой и, прикрывая ее ладонью, прошёл в угол, зажег коптилочку.
«Зачем он?» — испугалась Наташа, поглядывая на маленькое окошечко, заткнутое тряпьем. Она бросилась в предбанник, но Виктор опередил ее.
— Я сам лапок принесу.
Наташе стало стыдно, что он не так понял ее. Виктор принес охапку еловых лапок, бросил их возле печки, сел, вытянув ноги.
— Однажды,— начал он, и Наташа, удивленная его спокойным голосом, опустила руки,— мне в такой вот хибарке довелось жить целую неделю. На сто верст ни души — один. Чего только не передумал.
Наташа удивленно, ничего не понимая, смотрела на него, чувствуя, как унимается охватившая ее дрожь.
— А ты чего стоишь? — спросил он. — Садись, места хватит.
Теперь Наташа не боялась его. Ей даже смешно стало своего страха. Она села, натянув юбку на колени и обхватив их руками. Виктор достал папиросы, закурил. Он словно забыл, что рядом сидит Наташа, не спеша затягивался дымом, потом медленно выпускал его.
— Вот оно как бывает, Наташа. — Виктор вдруг швырнул недокуренную папиросу в угол. — Если б не пришел тогда сторожить коровник, так, может, и не встретились бы.
Он положил ей руку на плечо. Наташа хотела отшатнуться и не могла, только опустила голову.
— А ты что все молчишь? — спросил он, стараясь заглянуть ей в глаза и нежно прижимая к себе.
— Так... Не знаю.
— Я сам не ахти какой говорун...
— Как наработаешься, то и разговаривать неохота.
— Это правда.
— Думаешь, легко подоить пятнадцать коров? Кожа на руках лопается.
— Тяжело тебе?
— Тебе там тоже не очень легко... Сам говорил.
— Это правда.
— Выходит, все равно — где работать?
— Оно-то так. Только я не могу быть долго на одном месте.
— У тебя хоть отпуск есть, а тут день изо дня на работе, без выходных,— сказала Наташа.
— Это что!.. Это чепуха. У меня, Наташа, другое. Я человека убил.
Наташа отшатнулась, недоуменно глядя на него. Ей вдруг показалось, что Виктор сошел с ума и бредит. Мгновенно вспомнилось, как когда-то говорили о нем в деревне: «А Сиваков приемыш того...» Ей стало страшно.
— Может, домой пойдем? — несмело спросила она.
— Посиди еще, Наташа,— попросил он. — Я тебе первой сказал... чтоб ты знала. Я жену застрелил. Отсидел свое, а покоя нет. Забыть не могу. Потому и мечусь по свету.
Виктор смотрел на дрожащий огонек коптилочки. Глаза его словно остекленели — в них тоска. Вся его сгорбленная фигура вызывала столько жалости, что Наташа всхлипнула от сочувствия.
— Ну вот, теперь ты все знаешь,— сказал он.
— Она плохая была? — спросила Наташа.
— Что ты!.. Мы с ней знаешь как жили! Я ружье чистил. Ну и сам не знаю как...
— Так ты не виноват! — по-детски обрадовалась Наташа.
Он посмотрел на нее с укором:
— Ничего-то ты не понимаешь!.. Вот закрою глаза и вижу, как она падает, смотрит на меня удивленно и падает, раскинув руки. — Он вздрогнул, потом обхватил голову руками. — Никто не понимает. Даже мой начальник, Дмитрий Николаевич, говорит: брось ты, забудь. А такое не забывается.
— Ничего, Наташа, не забывается...
Оба долго молчали. На деревне кричали уже вторые петухи, а они все сидели, прижавшись друг к другу, и не находили слов. Потом Виктор спросил:
— Наташа, выходи за меня замуж?
— Она не ожидала услышать от него такого предложения. Задумалась. И тихо ответила: я согласна.
Спустя две недели их зарегистрировали в сельсовете. Виктор остался жить в деревне. Так захотела его жена.
