Юрке казалось, что поезд очень медленно идет. Если бы он смог, то побежал бы пешком. Потому что надо было успеть. Он уже освободиться должен был скоро, когда пришло то роковое письмо — заболела мама. Сестра написала. Впервые за эти семь лет.
Никогда Нюрка до этого не черкнула, ни строчки. Он не обижался. Знал, что виноват. А вот мама писала. Постоянно. И Юрке казалось, что от ее писем пахнет молоком, медом, домашним хлебом.
Что же он натворил, а? Зачем связался с Генкой и компанией? Жить красиво захотел. А из-за них человека не стало. И свободы тоже. И только там, за решеткой, понял Юрка главное — нет ничего дороже сердца матери.
И сразу словно увидел ее, Евдокию Захаровну. Строгую, в платочке. Ручки натруженные, много работала в колхозе. Да и потом. Отца не стало, так тянула его да Нюрку.
Еще когда он по первости с Генкой связался, да приходил домой навеселе, мать молча убирала за ним, спать укладывала. Всегда ждала. Плохо о нем потом говорить стали. А она защищала.
Однажды шел, шатаясь, по мостику через речку. Да и не удержался. А мать на берегу была. И за ним бросилась. Она всегда за ним бросалась да выручала. Непутевого своего Юрку.
И часто сидела рядом, пока он спал. Молилась. Руку ему клала на лоб. Рука была прохладная и пахла травой.
Сколько раз, лежа в камере, Юрка представлял, как подносит эту руку к губам. Как просит прощения за все.
Скоро их станция. Пригладил волосы перед зеркалом. Глаза другие стали. Колючие, как острые льдинки. Цвет-то материн был. Только она светло глядела на всех, с любовью. А Юрка — как зверек.
Нюрку он сразу узнал. Хотя сестра совсем взрослая стала. Лицо заплаканное.
— Мама. Мама не... — схватил ее за руку Юрка, чувствуя, как холодеет все внутри.
— Еще нет. Она сказала, что тебя дождется. Обязательно. Хотя врач, дядя Костя, говорит, что это чудо, что вообще живет. В ней словно жизни-то нет уже. Но дышит так тихонько. И все на дверь смотрит. Она тебя всегда так любила. А ты ее сердце растоптал, Юрка, ненавижу! — плакала Нюрка, пока они ехали к дому.
В двери он не вошел — влетел. И словно окунулся в сияние небесных материных глаз. Подбежал, на колени упал. Как мечталось, поднес к себе руку. Тот же запах травы, цветов.
— Юрочка мой, родненький! Вернулся, сыночек. Дождалась. Похудел-то как! Нюрочка, ты братику щей разогрей. И пирожки достань из печки. И кашки. Отвык, поди, от домашней еды-то. Юрочка. Какой ты у меня красивый. А я все думала, только бы дождаться, еще разочек бы на тебя взглянуть, мой дорогой. Свет мой. Сыночек любимый, — шептала мать.
Юрка плакал. Столько лет, в невыносимых условиях, держался. А тут слезы словно сами лились. Понял он, где же кроется секрет счастье. Где же лежит наш вечный потерянный рай. У материнских ног. У материнской руки.
— Мама! Ты не оставляй меня. Прости меня, мама. Я... не могу без тебя. Ты только живи, мам! Мне ничего не надо больше, слышишь? Мамочка, мамочка, открой глаза, мама! — кричал что есть мочи Юрка.
Бежали наперегонки по небу облака. Бежало упущенное сыном время. И не было сил биться дальше у измученного, но такого любящего и всепрощающего материнского сердца...
Автор: Татьяна Пахоменко
