Поставил зять тёще памятник при жизни.
«Ничего. И не таких едала,»- ласково похлопала по животу зятя тёща, определяя толщину жировой прослойки. Всё-таки возраст у неё наступил серьёзный и следовало думать о правильном питании.
Симке повезло — с родителями алкашами только до восьми лет промаялась. Девчонка у бабки в деревне, наконец, досыта ела, когда квартира её родителей сгорела дотла. Вместе с виновниками пожара.
Старшие сёстры сгоревшей непутёвой Верки, племяшку в детдом сдать постеснялись, и стала девочка жить то у одной, то у другой. Поднашивала одежонку за двоюродными сестрицами, ела, что дают и спала, где укажут. Без личного угла, особых игрушек и привычки приводить в дом подруг.
Ничего, выросла с божьей помощью. В восемнадцать лет ей тётки ключи от квартиры отдали. Запах гари за столько лет выветрился да и на ремонт тётки не поскупились. Была Симка бедной родственницей, а стала невестой с квартирой. Да только парни от девушки нос воротили, посмеиваясь.
Оно и понятно: Сима уродилась горбоносая, неказистая, а главное — ноги таким колесом, что под самая длинная юбка дефект не скрывала. Ходила Симка переваливаясь, будто утка, но свой горбатый нос высоко задирала. С характером была Серафима.
Выучилась на повара, что стало большим подспорьем. На работе, в заводской столовке, поест да ещё домой полный пакет унесёт. Одной-то столько не съесть, конечно. Так она двух старух — соседок подкармливала, а те обещали за её счастье молиться. Может забывали или ленились, но только до тридцати лет был у Серафимы только один парень.
Ну, как был — переспать да пожрать заходил. Пригласить погулять или в киношку — ни боже мой! Стеснялся кавалер с кривоногой Симой рядом идти. Потом женился, а через год предложил «встречаться» на прежних условиях. Сима тогда все матерные слова собрала да на бывшего любовника и сложила.
Он плечами пожал:"Ну кукуй одна, Симка. Я ж, как лучше хотел." Проревев целую ночь, Серафима придумала, как избавиться от одиночества: нужно дочку родить! Дело хорошее, жаль надумалось поздно: как заговорённая, чуть ли не до сорока лет, Серафима не смогла к себе заманить хоть какого-то мужичка завалящегося.
Мимо да мимо! Поезд помог. Симе путёвку от профсоюза дали на море. На двадцать один день! Эх, накупалась бы, назагоралась Сима, переставшая о кривизне своих ног беспокоиться.Но стояла зима. Даже на юге. Нет, она ничего так отдохнула — ела, спала. Гуляла много — воздух-то морской никуда не делся.
Но самое судьбоносное случилось на обратном пути. По истечению лет, Серафима уж не помнила с чего бы её вдруг занесло в купейный вагон — дорого да и попутчик дурным человеком оказаться может. Ей попался ... щедрый. Правда, на известную щедрость пришлось подтолкнуть.
Сима везла бутылку домашнего разливного винца, сыр сулугуни и ещё какую-то снедь. Вот ею стол и накрыла. У попутчика, лет сорока, глаз загорелся: у мужиков ведь только два основных инстинкта — пожрать да... Вот это «да...» и пригодилось Симе, категорически не желавшей куковать одинокой.
А месяц спустя, женщина уже твёрдо знала: под сердцем дитя. И глубоко плевать было на недовольное клокотанье врача-гинеколога, считавшей Серафиму чокнутой аномалией. «Это для бабушки вы молодая, а, как мать — нонсенс!»- горячилась врачиха, девчонка лет двадцати пяти. «Чтобы внуки были — сперва нужно самой кого-то родить. Думай, маленько, что говоришь!»- усмехнулась мудрая Сима, сгребая направления на анализы.
И, верьте иль нет, все девять месяцев вокруг неё будто радуга переливалась. Смысл великий вселился в Симу. Пуговицу толком пришить не умевшая, купила поддержанную швейную машинку и, как заправская швея вдруг начала строчить пелёнки, бельё постельное детское. Кроватку взяла с рук, а коляску — ярко красную, намеренно приобрела новую. Чтоб никто жалеть не смел мать-одиночку Симу.
Услышав первый крик своего дитя, роженица акушерку опередила счастливым шёпотом: «Ну, вот и Любаня моя в мир вошла!» Откуда-то знала, что девчонка родится. На первом кормлении, рассмотрев «фирменный» нос Любаши, Серафима вздохнула: «Ребёнок, как ребёнок. Не красавица, так что ж!» И не выдержав, развернула пелёнку: ножки, одна к другой, оказались пряменькие!
«А и ладненько. Это меня некому было учить, как красоту наводить, а у Любани я есть. В штабеля дочка женихов будет складывать!» — с материнской ревнивой нежностью думала Серафима.
Вдвоём с дочкой жизнь её покатилась так быстро, что не заметила, как Люба школу закончила. Ничего такая девушка сформировалась: волосы пышной гривой до плеч, в глазах карих бесенята прячутся. И при таком раскладе нос Любы, с горбинкой, казался изюминкой.
В школе даже десятой ученицей она не была. Зато в учебно — производственном комбинате, единственной девочкой — школьницей получила права. Влекло Любу к технике и приобретение профессии водителя погрузчика выглядело закономерным.
А что — в движении, зарплата приличная и специальность по душе. Обмыли мать с дочкой шампанским права и Автозавод принял Любовь, как родную.
У Серафимы, к шестидесяти годам подбиравшейся, два богатства имелось: дочь да квартира. И если Любу она ещё предполагала в надёжные руки отдать, то к квартире посторонних на пушечный выстрел подпускать не собиралась. Потому и заскрипела зубами, частично вставными, когда Любаня безмятежно сказала: «Мы с Колькой, охранником, расписались. Завтра из общаги к нам переедет. Ты не против, мамуля?»
«Мамуля» недоумевала:"А что ж так не по людски — ни просватал, ни пропил?" Люба безмятежно ответила:"Денег на свадьбу ни у меня, ни у Николая нет. А он требовать начал:"Дай да дай." Вот я и решила ЗАГСом спасти свою честь. Не переживай — его мамка меня тоже не видела."
Колька оказался деревенским, лопоухим парнем. Ему бы сено ворошить граблями, а он в город прикатил. Ни ума, ни профессии — только в охрану и взяли. Стой, делай вид, что за погрузкой следишь да мух лови глупо раззявленным ртом. Ну, это так Серафима представляла зятя во время работы. А дома Коля бренчал на гитаре, любил смотреть телевизор да тискать Любку в отдельной комнате.
Выходил румяный, довольный:"Мамань, а ужин когда?" «Мать твоя в деревне скучает. А я — Серафима Ивановна. Зарплата когда?»- запрашивала тёща сердито. «Через два дня,»- улыбался Колян. «Вот тогда и полопаешь.» Потом кормила, конечно. Не своими руками — Любка раскладывала по тарелкам картошку с селёдкой (котлеты Сима жарила в ограниченном количестве, когда у зятя ночная смена была).
Учила дочь:"Предохраняйся смотри. Чую -быстро Колькина вонь от нас выветрится." Люба злилась:"Не говори так про Николая! И вообще, я мужняя жена, как получится. Медовый месяц у нас." Ну и через полгода с пузом — тыквой ходила. А Коляна прямо от гордости распирало:"Скоро папаней стану. На футбол буду с сыном ходить, на рыбалку. Гитару ему свою подарю."
«Правильные отцы квартиры дарят, а ты сам на стороне за прописку платишь. И вообще — учись стиральную машинку включать!» — шла в контры тёща. А зять простодушно поднимал белёсые бровки:"Дык, вы, маманя, сами мне в прописке отказываете, как не родному. А насчёт стирки... Мой батёк говорит:"Если в доме есть баба, стиралка на мужика лает, едва подойдёт" И ржал, как жеребчик.
После рождения дочки, Колян сдулся быстро. Плач не терпел, от пелёнок брезгливо нос воротил. Будто не деревенский мужик, а принц голубых кровей. Зарплата копейки и ту толково не тратил — наберёт всякой дорогой ерунды в блестящих обёртках, пива немерено, ну килограмма три «ножек Буша» ухватит. И живи, как хочешь пол месяца до следующей выплаты. А обедать — ужинать, вахлак, каждый день хотел.
И в голову не брал, что жена в декрете, а малая расходов требует. Симины пенсия да зарплата вытягивали семью. Да кой-чего привычно приносила из столовки в пакете. Между молодыми грызня началась. Тёща, не ленясь, ей способствовала, поскольку зять, с которого нечего взять — это, согласитесь, балласт.
И наступил светлый для тёщи (да уже и для Любы) день, когда Колька превратился в бывшего мужа и зятя. В деревню свою возвернулся. Судя по алиментам, заработок у него стал ещё меньше, чем в городе был. Сельские подворьем живут — это понятно, но Николаю и в голову не заходило привезти дочке молочка или яичек. Да хоть картошки мешок! Хотя, может деревенская бабушка, внучку в глаза не видевшая, не дозволяла?
О браке продлившемся два года всего, Серафима и Люба не сожалели из-за слегка косолапой девчушки по имени Влада. Это, в любовный период, Колян так сына мечтал назвать — Влад. Родилась девочка — красивое имечко ей и досталось. После развода Любаня года три в сторону мужиков не смотрела. Хорошее, спокойное было время.
Садовый участочек прикупили. «Огород с ладошку,»- смеялась Сима. Но и двух соток вполне хватало, чтоб обеспечить Владку летом клубникой, а себя маринадами на всю зиму. Жили не тужили и без всякого мужа-зятя. Вот казалось бы, не ищи кобыла хомут! А Любаня опять заневестилась. То поздней кошкой придёт, то на выходные у мамки отпросится. «Ох, ежели кровь у молодой бабы играет, жди беды. Притащит в дом головную боль и заботу,»- нервно предчувствовала Серафима.
Нет, если б кто толковый, не потопляемый — при жилье, заработке основательном, с доброй душой, Сима бы с радостью дочь любимую благословила. Но, как известно, не только корабли не тонут, но и г*вно. Нового претендента на руку, сердце и другие части Любиного организма звали Сергеем. Здоровый такой мужчина — не укусишь с разгона, это Симка быстро прочухала. Разведённый, у брата жил-столовался за спасибо, а туда же — жениться!
Серёга при первом же знакомстве с будущей тёщей, по хозяйски осмотрев трёхкомнатную квартиру, почмокал губами:"Просторно. Я с женой и двумя детьми в однокомнатной жил. Но ремонт требуется. Перееду — займусь." «Хозяйственный,»- с нежностью про вот-вот мужа подумала Люба. «К хате моей подбирается. Вложится на пол рубля, а потом на тыщу отхватит. Но не на ту напал,»- настороженно смекала Серафима.
И объявила:"Никакого ремонта не надо. Квартиру снимайте. А Влада пока со мной поживёт." Почти зять скис. Любка удивилась. Влада заплакала: «Как я без мамки?» А Серафима сурово сказала:"Объявляю ваш брак испытанием в отдельном котле. Поглядим, что сварите." С хозяйкой не поспоришь. Расписались, сняли квартирку. Серафима не сразу узнала, что свежеиспечённый зять, накануне женитьбы, оформил машину в кредит, считая, что прежняя поизносилась.
И всё это материальное бремя — долг перед банком, оплата жилья удобно улеглись на Любины плечи. Ну, а на чьи, если после выплаты алиментов на двоих детей, у Сергея на руках оставалось чуть больше половины зарплаты? На четырнадцать тысяч не больно-то разгуляешься с учётом бензина и маленьких мужских слабостей. А Любин заработок ничем не обременён да ещё и какие-то алименты на Владу капали.
Теперь Люба на две семьи разрывалась, между сменами бегая к дочке. Мать она была трепетная. На этом и сыграла хитрая Сима, внучке внушив, что «мамкин дядька» недобрый. Своих он деток за ненадобностью оставил, а Влада ему, тем более не нужна. Не врала — заострила просто.
«Пойдёшь к ним жить — не видать тебе ни моих блинков кружевных, ни пряничков — одни тумаки.» Девочка бабушке верила и на Сергея букой смотрела, когда он изредко заходил. Да и к матери девочка подостыла — отвыкла. Люба страдала, но и взять в однокомнатную квартиру дочь, казалось ей не разумным.
А Серафима добавляла боли:"Вчера Влада сказала:"Когда мама Люба звонит, говори, что я сплю. А если ещё с год на стороне проживёшь — забудет совсем!" Привирала во имя цели святой — слить зятя потребителя из жизни Любани пока не поздно. Всё это продолжалось долго. Месяцев пять, может больше. Как-то вязко время тянулось.
Вскоре стало понятно, что Люба и Сергей получили совсем не то, на что рассчитывали. Люба думала к надёжному мужскому плечу прислониться, может, наконец, без сверхурочных смен жить. Созидать, вместе младшую дочку растить и радостно ждать пополнения.
А Сергей никак не ожидал, что Люба забеременеет. Прямо в ступор впал: «А кредит? А кто будет за хату платить? Давай мать раскручивай — пусть продаёт жильё, тебе отдаёт твою и Владкину долю. Вот тогда, так и быть, рожай. Добавим капитал материнский, возьмём ипотеку. До года посидишь с дитём, а там пусть бабка нянчится. А то вы, бабы, хитрый народ — шмыг в декрет и корми вас, из сил выбиваясь. У меня такой опыт был. Теперь поумнел.»
Люба — водитель погрузчика, задумчиво смотрела на мужа — менеджера по прокату автотранспортных средств. Он не знал ночных смен, не дышал цеховым, не самым чистым воздухом. Принимал от клиентов заявки, оформлял договоры, рекламу размещал в интернете. Ах, да ещё составлял отчётность! И очень гордился, что имеет высшее, инженерное образование, в то время, как жена Люба — рабочая кость. Женщина вдруг сообразила, что первая жена Сергея не потеряла мужа, а освободилась!
Молодая женщина набрала мать, включив телефон на громкую связь. Сообщила, как можно спокойнее:"Мама, я от Сергея хочу уйти. Ничего толкового у нас не сварилось." «Так и сделай, чем дерьмо хлебать. Возвращайся, Любушка,»- тёплой нотой произнесла Серафима. «Я беременна, мама. Без недели — три месяца.» «Удивила! На то и женщина, чтоб рожать. Вырастим,»- без паузы ответила мать.
А на предупреждение Любы, что муж обещает на неё часть кредита за машину повесить, сурово парировала:"Пусть выкусит! Я уже с адвокатом советовалась, такое дело предвидя. Кредит взят до женитьбы, ему и станется!" Вот так Люба под родную крышу вернулась. В положенный срок родила ещё одну дочь. Назвали Настёной.
Девчонки росли. Серафима, пенсионерка в возрасте, продолжала работать — посуду мыла всё в той же столовой. Любаня лихо рассекала на погрузчике в цехе. Зарабатывала хорошо, поболее, алиментов на двух дочерей. И, казалось, личную жизнь на замок закрыла. Но вот то-то и оно, что казалось.
В тайне от матери, чем ближе к сорока, Любане всё больше хотелось тепла, связанности с мужчиной. Вдруг стала приходить домой позднее обычного, какие-то звоночки, дольше времени у зеркала проводила. Серафима головой качала, понимая, что женское в дочери никак не найдёт покоя.
Любаня настроила мать на переезд в посёлок городского типа. Застройщики охотно принимали квартиры в зачёт, предлагая просторное жильё в таунхаусах. И каждой семье — участок в четыре сотки. Эконом класс, разумеется, но вполне приличный. Прикинули и решили, что потянут вполне — ведь ещё материнский капитал замер в терпеливом ожидании. Набирался, правда, долго в триста тысяч рублей, но Люба, туманно, пообещала «всё утрясти.»
В день оформления документов (квартира родная была уж сдана и вещи привыкали к жилью новому), в контору, где Серафима с Любаней сидели, вошёл запыхавшийся молодой человек. Как-то привычно поцеловал Любе руку, Серафиме кивнул уважительно:"Здоровья вам, сударыня, доброго. Я Иван, муж вашей дочери. Снегом на голову, но жена убедила, что так будет лучше!"
У Серафимы сердце, давно с неважной кардиограммой, остановилось. Ну, дочь!!! Сил на бунтарство не было, отступать поздно. Она подписала там, где ей указали. В голове билось:"Обвела-таки Любка меня вокруг пальца, продала проходимцу очередному. Да почти пацану — лет на десять моложе дуры моей!" И даже то, что остаток суммы внёс Иван, Симу не впечатлило. Понимал, что теперь и зять хозяин жилья и топать на него ногой нужно с умом.
На месяц она «онемела.» Так, редкие фразы Владе с Настёной. «Привыкает мама, смиряется,»- с надеждой думала Люба. Серафима изучала неприятеля — зятя. Повадки, привычки, слабости, прикидывая куда ударить, чтоб превратить в бесхребетного. Не в физическом смысле, конечно: ни к чему дракой позориться в её очень почтенном возрасте! Есть и другие средства.
Навязанный Серафиме зять, был не просто с высшим образованием — аспирантуру закончил. На работу не ходил, говоря, что где живёт — там и офис. Удалёнка. «А зарплату тебе тоже удалённо показывают?» — ехидно поинтересовалась Серафима прервав, наконец, намеренное молчание. Оказалось, Иван владелец интернет-магазина. Для взрослых.
Сима одним глазком взглянув, что он там продаёт, будто кипятком обдалась. Зашипела Любане:"У тебя девчонки растут, а тут такое! И вот, чтоб такую срамоту продавать, он аспирантуру закончил?!" Люба в деятельности супруга ничего крамольного не усматривала: все торговые дела муж держит под сложным «замком,» а доход от «стыдного дела» очень ощутимый выходит. Так и объяснила Серафиме, добавив, что так долго учился Иван для души и саморазвития.
Полетели дни, превращаясь в недели. Влада с Настей вскоре привязались к Ивану. Люба теперь не ходила, а порхала с лёгкой улыбкой во взгляде. И только тёща, Серафима Ивановна, оставалась начеку, потихоньку подбираясь к зятю.
Он оказался бестолков в огородных делах, не справившись с самым простым поручением — чеснок посадить. Взял да посеял «луковки» наоборот:"Растите, родимые, вниз!" Не дождавшись ростков, тёща сообразила чесночины выкопать, а они (одна к одной) вверх «жопками.» Был бы наган завалящий, Серафима бы зятька, без раздумий поставила к стенке. Настрой был такой. Чесночный.
Иван был не то, чтоб привередлив к еде, но мясное одобрял только по выходным. Четверг — рыбный день. На ужин всегда что-то лёгкое. Люба и девчонки брали с него пример.
И вот Серафима, как-то дождавшись, недельную вторую смену у дочери, прикупила говяжьих костей с тонким намёком на мясо. Отварила (правда, с укропом, лавровым листом) и подала зятю на ужин. На псих с его стороны очень надеялась Серафима.
Иван, признававший только полную сервировку стола (нож, вилка, салфетки у каждой тарелки), очень спокойно на блюдо с отварными костями взглянул. Выбрал мосол и аккуратно стесал намёк на мясо. Собрал вилкой и отправил в рот с хлебным мякишем. Зажмурился: «Просто божественно, Серафима Ивановна! Легко и сытно. Благодарен безмерно.» Приложил салфетку к губам, вымыл свою тарелку и откланялся: « позор свой резиновый» продавать пошёл.
Серафима не отступила. И на второй, и на третий вечер, упорно перед зятем кости выкладывала. Всё те же. Взрыва ждала. Тогда бы она мокрое полотенце на лоб — и в постель пока дочь не придёт со смены. А уж перед ней включила бы старенькую, пострадавшую маму:"Ванька меня чуть не убил из-за костей для борща отваренных!" На этом можно было бы долго играть, прибавляя что-нибудь новенькое.
Но Ваня всё так же скрёб ножиком косточку и искренне произносил своё «божественно.» А в пятницу, к вечеру, куда-то уехал. Ужина не случилось. Но тоже причина для начала скандала хорошая — жена на работе, а зять развлекаться отправиться, не посчитав нужным отпроситься у тёщи!" Внучка Влада вбежала в кухню:"Ваня поехал к другу на дачу. Дело какое-то." «Знаю я его дела,»- многозначительно ответила Серафима.
У бабушки Симы сформировалась привычка ложиться спать и утром вставать — очень рано. Нравилось ей под пенье пташек поливать небольшой, но плотно засаженный садик.
Вот и в то утро, после вечернего отъезда зятя, вышла из дома чуть свет. И обалдела: возле забора избушка на курьих лапках стоит (садово — декоративная). А из окошка избы на мир пялится Баба Яга, отчего-то очень смахивающая на Серафиму.
Ну, во-первых, наряжена Яга в её затасканную кофтёнку. Из — под платка, на манер банданы повязанном (как привыкла сама старушка носить), выбиваются фонящие фиолетовым пряди. Прям, как у Симы! Платок белоснежный, а посередь лба — углём или маркером чёрным, очень талантливо изображены череп и кости.
Серафима отмерла только услышав возню позади себя. Обернулась — соседка, та, что все главные сплетни по посёлку разносит. Тоже не спится, видать. И говорит эта тётка, смехом фыркая:"Сразу и не разберешь, кто настоящая. Нос твой — горбатым крючком, волосья чернилами ополоснуты, как у тебя. Вот тока ног не видать — колесом али нет?"
Такую наглость и ангел не выдержит. Давненько не оскорбляемая Серафима, усилив напор вод, струю прямо в рожу соседке направила. Зараза визжит, но стоит, как приклеенная. А Серафима внятно так объясняет:
«Завидуй, дурища! Зять мне памятник при жизни поставил, не дожидаясь конца. Креативщик он у меня. И кофтёнку с платком я сама выбирала. А насчёт моих ног колесом — открой интернет, если сумеешь да узнай, что кривоногие — самые сексуальные бабы!»
Соседка в осадок выпала, услышав такое от почтенной старушки. А бабушка Сима гордо к дому пошла, объявив:"Некогда мне со всякими время терять. Завтрак любимому зятю нужно готовить пока сладко спит с моей доченькой. Да, молодой, а нафига нам нужны старые?" Последней фразой Серафима на сплетни ответила, которые вокруг Любы и Вани крутились в их переулке. Многим же интересно отчего молодой, интересный парень с Любкой носатой живёт. Да ещё и с двумя дочками. « И впрямь, почему?»- поинтересовалась копия Симы — Яга из избушки.
«Да любит он Любу мою. Ей-ей любит. Пальцев не хватит, чтоб перечислять доказательства. Ну, подумаешь, десять лет разницы и какие — то резинки продаёт в интернете. Есть спрос — значит нужные. А какой уважительный! Другой бы матюгами обложил, с первого ужина а Ваня:»Божественно, Серафима Ивановна!"
Закалённая борьбой с двумя бывшими зятьями, тёща всерьёз осознала, что Иван — не жлоб, падчериц именно воспитывает, а не терпит. Внешне приятный, необременительный и не на готовенькое пришёл, а деньгами вложился. И на машине его Люба теперь на работу ездит, а он (если вот как вчера, на дачу) автобусом пользуется. Ну или такси. Всё равно альтруизм налицо.
«Это что ж получается, нам, четырём бабам, наконец повезло?» — обратилась Серафима к своему «памятнику,»,как к живому.
«Не четырём, а пяти!» — ответил дурашливый голос. Подняла Серафиму голову к окну на втором этаже, а оттуда. хохоча Люба с Иваном выглядывают. Любаня что-то бросила к ногам матери. Какая-то палочка махонькая. Две полоски... «Любаня, опять?!»
P.S. История настолько правдива, что даже Баба Яга, в одёжку тёщи обряженная, до сих пор из оконца избушки выглядывает. Считаю нужным добавить, что никто и никогда не пострадает от того, что я пишу истории из жизни. Фильтры, секреты и ещё кое-что. И, согласитесь, любой сериал, какая-то книга — это тоже чьи-то истории. Просто наши с вами истории из которых состоит жизнь. А Любаня родила пацана. Зять с тёщей живут душа в душу. Правда, прошлой зимой у Серафимы случился инфаркт. Зять до приезда скорой не отходил от неё. Выходили бабушку Симу. Восемьдесят второй годок её пошёл. Упрямо подкрашивает седину в фиолетовый тон и повязывает платок, как бандану.
